Временное правительство

Мы вот уже полтора года твердим, что правительство ни­куда не годно. А что, если «станется по слову нашему»? Если с нами, наконец, согласятся и скажут: «Давайте ва­ших людей». Разве мы готовы? Разве мы можем назвать, не отделываясь общей формулой, «людей, доверием общест­ва облеченных», конкретных, живых людей?..

В. Шульгин[1]

 «Революция, с точки зрения государственного строительства, - отмечал А. Деникин, - есть разрыв непрерывности (переход «порядок — хаос»). В это время утрачивает силу старый способ легитимации власти». Власть царя как помазанника Бога, освященная Церковью, прекратилась. Вообще, Февральская революция нанесла сильнейший удар по всем основаниям государственности. Как признал тогда А. Гучков, «мы ведь не только свергли носителей власти, мы свергли и упразднили саму идею власти, разрушили те необходимые устои, на которых строится всякая власть»[2].

А. Керенский воспринимал революцию, как полный крах всей государственной машины: «Разом ликвидировались все государственные и политические институты» полный развал «механизма управления», необходимо было «сберечь хотя бы его обломки, без чего все программы, формулировки, резолюции и т.п. можно выкидывать не помойку»[3]. «Нужен центр. Нужен во что бы то ни стало какой-нибудь фокус..., - восклицал Шульгин, - Не то все разбредется... Все разлетится... Будет небывалая анархия... И главное - армия, армия. Все пропало, если развал начнется в армии»[4].

«Кто-то должен был овладеть движением. И после горячих споров, после проявления некоторой растерянности и нерешительности эту роль приняла на себя Государственная Дума, выделив из своей среды Комитет Государственной Думы...»[5]. И между ними сразу же разгорелась борьба за власть: проект председателя Государственной Думы Родзянко предусматривал, что «Государ­ственная Дума... явилась бы носительницей верховной власти и орга­ном, перед которым Временное правительство было бы ответствен­ным». Это­му решительно воспротивились главным образом представители кадетской партии. Ее лидер П. Милюков восклицал: «Можно ли было признавать это учреждение фактором сложившегося поло­жения? Дума была тенью своего прошлого. К тому же срок ее избрания наступал в том же году...»[6].

По мнению Милюкова, «Временный комитет существовал неза­висимо от санкции председателя (Думы), и также независимо он (комитет), а не председатель наметил состав Временного правительства. Не он, а князь Львов должен был это правительство возглавить, а не «назначить»… П. Милюков еще несколько дней назад умолявший великого князя Михаила отказаться от отречения теперь, отрицая всякую преемственность, заявлял: «Нас выбрала русская революция!»«Эта простая ссылка на исторический процесс, приведший нас к власти, - вспоминал Милюков, - закрыла рот самым радикальным оппонентам. На нее потом и ссылались как на канонический источник нашей власти»[7].

Отказ от преемственности власти, по мнению Керенского, погубил «все шансы на создание единственного и единого центра революционной власти… Временный комитет начал отдавать приказы и распоряжения. Но по какому праву…? Он имел не больше полномочий, чем Совет, который поспешно взялся за то же самое»[8].Преемственность не имела никакого значения, отвечал Деникин, «когда царская власть пала, в стране до созыва Учредительного собрания не стало вовсе легальной, имевшей какое-либо юридическое обоснование власти. Это совершенно естественно и вытекает из самой природы революции… Оставим, следовательно, в стороне всенародное и демо­кратическое происхождение временной власти. Пусть она будет самозваной, как это имело место в истории всех ре­волюций и всех народов. Но самый факт широкого призна­ния Временного правительства давал ему огромное преиму­щество перед всеми другими силами, оспаривавшими его власть»[9].

Состав Временного правительства был далеко не случаен, его костяк сложился еще 6 апреля 1916 г.: «Именно этот тайный кабинет министров составлял «бюро Прогрессивного блока», который, - по словам Шульгина, - после революции с прибавлением Керенского и Чхеидзе образовал Временное правительство. «Это было расшире­ние блока налево...»[10] Но и «бюро блока» с небольшими изменениями лишь воспроизводило список Комитета обороны Рябушинского, опубликованный в августе 1915 года. Уже тогда планиро­валось правительство, поголовно состоящее из кадетов и октябристов, что поддержали меньшевики и эсеры. «С. р. и с. д. намечали «буржуазное министерство»!» - изумлялся Милюков»[11].

Что же представляли из себя члены революционного Временного правительства?

Накануне Февральской революции Шульгин попал на совещание, где «были все видные деятели Думы, земцы. Мелькали лица Гучкова, Некрасова, князя Львова, но было множество других, собрание никак не носило узкого характера. Чувствовалось что-то необычайное, что-то таинственное и важное... Но можно было догадываться. Может быть, инициаторы хотели говорить о переворо­те сверху, чтобы не было переворота снизу... У ме­ня было смутное ощущение, что грозное близ­ко. А эти попытки отбить это огромное были жалки. Бессилие людей, меня окружавших, и свое собственное в первый раз заглянуло мне в глаза. И был этот взгляд презрителен и стра­шен... Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских скамей в министерские кресла, при условии, чтобы им­ператорский караул охранял нас... Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала у нас кружилась голова и немело сердце»[12].

Характеризуя состав Временного правительства, сразу после его создания, в марте, британский посол Дж. Бьюкенен доносил в Лондон: «Положение очень далеко от нормального, и в надвигавшейся борьбе с Советом требовался человек действия, способный воспользоваться первой благоприятной возможностью для подавления этого соперничавшего и незаконно образовавшегося собрания (Советов). В правительстве не было ни одного такого человека»[14]. Британский посол, спустя всего две недели после февральской революции приходил к пессимистичным выводам: «я не держусь оптимистических взглядов на ближайшее будущее этой страны. Россия не созрела для чисто де­мократической формы правления, и в ближайшие несколько лет мы, вероятно, будем свидетелями ряда революций и контрреволюций, как это было около пятисот лет назад в Смутное время»[15].

Французский посол был дово­лен, что наконец создалось новое правительство, но так же раз­очарован его составом: «эти октябристы, кадеты – сторонники конституционной монархии люди, серьез­ные, честные, благоразумные, бескорыстные». Но ни один из них «не обладает политическим кругозором, ни решительностью, ни бес­страшием и смелостью, которых требует столь ужасное положение». «На одного из них мне  указывают, как на человека действия - …Керен­ского». «Именно в Совете надо искать людей инициативных, энергичных, смелых... заговорщиков, ссыльных, каторжников: Чхеидзе, Церетели, Зиновьева, Аксельрода. Вот настоящие герои начинающейся драмы». Все это записано 4(17) марта, два дня спустя после появления Временного правительства[16].

США были первой страной признавшей Временное правительство. Эволюцию их взглядов на составивших его представителей либерально-буржуазных партий, передавали слова ведущего американского специалиста по России того времени С. Харпера: «Казалось, что они вели дело хорошо в противовес пресловутым неумелым бюрократам. Естественно, они вносили поли­тический элемент в свою работу. (Но) Впоследствии многие были разочарованы в способности это­го класса к практической работе, когда они стали полностью нести ответственность за уп­равление Россией после Февральской револю­ции 1917 г.»[18].

«На первом приеме, устроенном Временным правительством, западные дипломаты имели возможность впервые воочию рассмотреть правительство, пришедшее на сме­ну царским сановникам…». Даже благоволящий к ним Палеолог сбивался в рас­сказе об этой встрече на саркастический тон: «какой у них обессиленный вид…! Задача, которую они взяли на себя, явно превосходит их силы. Как бы они не изне­могли слишком рано! Только один из них, кажется, человек действия: министр юстиции Керенский… Он, по-видимому, самая оригинальная фигура Временного правительства и должен скоро стать его главной пружи­ной»[19].

Бессилие Временного правительства стало очевидным с первых дней его существования даже его сторонникам. «В конце концов, что мы смогли сделать? – оправдывался Шульгин, - Трехсотлетняя власть вдруг обвалилась, и в ту же минуту тридцатитысячная толпа обрушилась на голову тех нескольких человек, которые могли бы что-нибудь скомбинировать. Представьте себе, что человека опускают в густую, густую, липкую мешанину. Она обессиливает каждое его движение, не дает возможности даже плыть, она слишком для этого вязкая... Приблизительно в таком мы были положении, и потому все наши усилия были бесполезны - это были движения чело­века, погибающего в трясине... По этой трясине, прыгая с кочки на кочку, мог более или менее двигаться - только Керенский...»[20].