Кто в России готов оставить свой дом и родных, чтобы воевать за возврат Франции Эльзаса и Лотарингии?
вл. кн. Александр Михайлович[1]
Стойкость солдат армий доиндустриальной эпохи определялась, главным образом, ее регулярным характером, как офицеров, так и солдат. Последних набирали в армию сначала пожизненно, затем на 25, а потом на 12 лет, но этого было достаточно, чтобы сохранять профессиональный характер солдатской службы. В этом отношении она вполне соотносилась с офицерской, о которой ген. В. Марушевский говорил: «Я всегда учил и на академической кафедре…, что государство получает офицера не с помощью каких-либо прочитанных курсов или учебников, но лишь путем длительного воспитания…»[2]. Другой ген. Р. Фадеев еще в 1889 г. утверждал: «вся сила армии – именно в строевых офицерах мирного времени; без них она не станет ни кадром, ни школой, а останется только расходом»[3].
И Русская армия здесь не была исключением. «Дисциплина, распространявшаяся на офицеров и солдат, представляла для меня фундамент, - подчеркивал ген. Э. Людендорф, - на котором только и можно было создать боевую подготовку армии. Она могла быть достигнута только при более продолжительном сроке службы. Только то, что вошло в плоть и кровь закаленного дисциплиной человека, будет твердо сохраняться годами и переживет разлагающее влияние боя и сильные душевные испытания продолжительной войны. Хорошее обучение мирного времени должно было искупить нашу меньшую численность, которую приходилось учитывать, какая бы война нам ни предстояла»[4].
С наступлением индустриальной эпохи армия утратила свой профессиональный характер: реформой 1874 г. вместо рекрутского набора, по которому солдат служил 12-15 лет, была введена всеобщая воинская повинность. Мобилизационная система применялась уже во время турецкой 1877-78 гг. и японской 1905 г. войны, но она не затрагивала широких слоев общества. Численность русских войск, принимавших участие в этих войнах, не превышала 500-300 тыс. человек, что составляло от половины до трети общей численности регулярной армии.
Тем не менее, опыт русско-японской войны показал, что поддержание боевого духа мобилизационной армии, требует наличия корпуса подготовленных унтер-офицеров. Поэтому в 1905 г. их зарплата была утроена, выплачены высокие наградные пособия, обещана пенсия, после 13 лет службы. А с 1908 г. был предпринят ряд мер «для резервирования большого числа государственных должностей, с тем, чтобы обеспечить им комфортные условия жизни по возвращении к гражданской жизни»[5].
В 1912 г. время действительной армейской службы было сокращено с 6 до 3-4 лет, что предъявило еще большие требования к количеству и качеству унтер-офицерских кадров. Но, не смотря на все принятые меры, их относительная численность, по данным А. Нокса, уступала немецкой и французской армиям[6], и тем более не была рассчитана на мобилизацию такой огромной - 15 миллионной армии.
Мало того, в начале Первой мировой, в расчете на ее быстротечный характер, в Русской армии всех запасных унтер-офицеров забрали при мобилизации «без разбора и поставили в строй вместо рядовых. В начале войны каждый почти солдат был унтер-офицер, но потом в ряде боев их перебили…, - писал в своем дневнике в октябре 1915 г. командир Финляндского полка плк. А. Чеховский, - ныне присылаемые запасные принадлежат к числу людей, которые никогда не служили раньше. Не удивительно поэтому, что подобные воины по прибытии их в части убегают с позиций после первых же артиллерийских выстрелов»[7].
К июлю 1915 г. было призвано 9 млн. человек, что было почти в 7 раз больше довоенной численности армии. Численность же офицеров, к этому времени, наоборот резко сократилась: «громадная убыль офицеров получается потому, - сообщал военный министр в октябре 1914 г., - что они все время находятся под огнем»[8]. За первый год войны эта убыль составила 60 тыс. человек, т.е. из 40 тысяч довоенных офицеров не осталось почти никого...[9].
К сентябрю 1915 г. редкие фронтовые полки - 3 тысячи солдат - имели более 12 офицеров... Еще больше, чем нехватка офицеров, ощущалась нехватка унтер-офицеров, которые служили связующим звеном между офицерами и солдатами[10]. Историк С. Волков приводит несколько другие цифры[11], но при этом так же подтверждает, что: «едва ли не весь кадровый офицерский состав выбыл из строя уже за первый год войны»[12].
Но подобная, если не хуже, ситуация с офицерским составом была и в других армиях. Например, в Англии, отмечал Д. Ллойд Джордж, «у нас не было офицеров и унтер-офицеров, вообще не было кадров, которые могли бы в кратчайший срок из лучших рекрутов сделать солдат, способных померяться силами с лучшей армией мира. Но Англия была величайшей промышленной державой Европы. Во всем мире не было более квалифицированных рабочих металлургической промышленности; возможность использовать их для производства военного снаряжения была вскоре доказана на опыте. Англия была также величайшим кредитором мира»[13].
Особенность русской армии, по мнению британского военного атташе А. Нокса, заключалась в том, что «русский солдат требует лидерства больше, чем любой солдат в мире»[14]. «Невозможно было надеяться на индивидуальность в призывниках, 75% которых были взяты из крестьянского сословия, - пояснял А. Нокс, - Татарское господство и крепостничество, похоже, лишили их всякой природной инициативы, оставив только замечательную способность к терпеливой выносливости»[15].
Эти особенности русской армии наглядно проявились уже во время русско-японской войны, по итогам которой в 1906 г., ген. Е. Мартынов писал: «несомненно, что русский солдат не уступает в храбрости… такому противнику, как японец; зато он стоит гораздо ниже его по своему развитию»[16]. В результате, отмечал Е. Мартынов, «в японской роте от потери офицеров действия нисколько не приостанавливались. Каждый солдат, зная задачу, поставленную его части, продолжал продвигаться вперед… сознательно стремился к достижению известной цели. Ничего подобного не было у нас. Как только из строя выбывали офицеры, рота, до тех пор действовавшая молодецки, обыкновенно обращалась в растерянное стадо, неспособное ни к каким осмысленным действиям»[17].
Другая особенность русской армии более ярко проявилась во время Первой мировой. Она заключалась в необходимости компенсировать ее материально-техническую отсталость, за счет повышения стойкости солдат, т.е. главным образом, за счет соответствующе подготовленных офицерских и унтер-офицерских кадров мирного времени.
В основе этой подготовки лежало «преобладающее значение духа над материей, (и командование) с давних пор воспитывало в армии пренебрежительное отношение к технике, всемерно развивая и поддерживая так называемый «моральный элемент», - отмечал ген. Е. Барсуков, - Старая суворовская «Наука побеждать», для которой «человек» - все, а «материя» - почти ничто, авторитетным словом и властною рукою М.И. Драгомирова глубоко внедрялась в толщу русской армии…»[18]. Например, «при обучении войск Киевского округа, командующим которого был в то время Драгомиров, наступающей пехоте запрещалось ложиться под огнем»[19].
Эти «духовные» принципы, глубоко укоренённые в кадровой армии, с началом войны приведут к огромным потерям: например, в сентябре 1914 г. главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта Н. Рузский объявлял войскам: «наша пехота понесла потери, не соответствующие по своим размерам тем силам противника, которые действовали против нас. Одна из причин чрезмерно больших потерь в пехоте заключается в том, что наступление ведется в ротах густыми цепями и даже кучами. Напомнить войскам, что при современном оружии наступление с одной стрелковой позиции на другую должно производиться под действительным огнем перебежками целыми взводами и отделениями или звеньями и одиночными людьми с накапливанием взводов на новых стрелковых позициях»[20]. Однако, не смотря на кровавые уроки войны, даже через год А. Брусилов приказывал атаковать не только густыми цепями, а колоннами, и чтобы лучше шли, сзади «иметь особо надежных людей и пулеметы, чтобы, если понадобится, заставить идти вперед и слабодушных»[21].
Пренебрежительное отношение к технике, выражалось, например, в том, что «выдающийся военный мыслитель ген. М. Драгомиров (в 1878 г. возглавил Академию Генштаба) против магазинных 3-лин. винтовок писал, что дело не в скорости стрельбы, а в меткости и что «берданка перестреляет любую магазинку». Пулеметы он высмеивал так: «если бы одного и того же человека нужно было убивать по нескольку раз, то это было бы чудесное оружие. На беду для поклонников быстрого выпускания пуль человека довольно подстрелить один раз…»[22].
М. Драгомиров, в данном случае, не был исключением. Командование французской армии так же являлось поклонницей идеи преобладания «духа» над «материей». Как следствие, отмечает Б. Такман, французская «армия с таким же гордым упрямством не хотела отказаться от красных рейтуз, как и принять на вооружение тяжелые орудия. Французский генералитет полагал, что тяжелая артиллерия замедлит темпы наступления…». Что касается лозунга «Красные рейтузы — это Франция», то «эта глупая и слепая привязанность к самому заметному из всех цветов, — писал впоследствии военный министр Франции А. Мессими, — будет иметь жестокие последствия»[23].
Уже к концу первого года войны, когда кадровая армия будет практически уничтожена, а война примет тотальный характер, довоенные принципы воспитания «боевого духа» отойдут на второй план. Массовая мобилизация привела к тому, что армии Первой мировой коренным образом отличались от армий всех предыдущих войн: «Армия перестала быть армией, а превратилась в вооруженный народ», - констатировалось участниками секретных совещаний Совета министров в августе 1915 г.[24]«Регулярные войска сильно поредели и растворяются в массе… вооруженного народа, - подтверждал военный министр А. Поливанов, - плохо обученного и не проникнутого чувством военной дисциплины»[25]. Как следствие, приходил к выводу премьер-министрИ. Горемыкин: «Политика в условиях настоящей войны неотделима от военного дела»[26].
Воспитание сознательного отношения к своему долгу, к своим обязанностям к интересам своей страны, в этих условиях, становилось определяющим фактором поддержания боевого духа армии.
Однако усилия командования здесь сразу же столкнулись с низким образовательным уровнем русского солдата. Британский историк Д. Киган вообще находил в этом главную причину того, того, что русские солдаты так часто сдаются в плен: «столкнувшись с армиями стран, в которых с неграмотностью было покончено, в то время как в России до этого было еще далеко, русские пехотинцы оказывались во все более невыгодном положении. Их быстро деморализовывали поражения, особенно нанесенные превосходящими силами артиллерии, и они сдавались легко и без стыда, массово, особенно если чувствовали себя покинутыми или обманутыми»[27].
* * * * *
* * * * *
[1] Александр М…, с. 250.
[2] Марушевский В. В..., с. 172-173
[3] Фадеев Р.А..., с.181.
[4] Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг. Т. 1, с. 25-29 (цит. по: Шацилло В. К. Первая мировая война 1914-1918. Факты. Документы. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. – 480 с. , – с. 143)
[5] См. подробнее: Knox A…, p. XXIX.
[6] См. подробнее: Knox A…, p. XXIX.
[7] Чеховский А. Ф. полк., ком. Финляндского стрелкового полка. Дневник. //Первая мировая война 1914-1918 гг. в дневниках и воспоминаниях офицеров…, с. 310-311.
[8] В. Сухомлинов - Н. Янушкевичу - 15.X.1914 //Красный Архив. 1922. №1 (1), с. 254.
[9] С учетом мобилизованных численность довоенного офицерского корпуса составила 80 тысяч человек (Россия в мировой войне 1914-1918 гг. в цифрах. - М.: 1925, с. 31 (Волков С. В…, с. 9)) Еще 35 тыс. чел. было произведено в офицерский чин в первый год войны.
[10] Геллер М.Я., Некрич А.М…, с. 13.
[11] Потери офицеров за 1914—1915 гг. по данным С. Волкова составили - 45,1 тыс. чел. (Волков С. В…, с. 11)
[12] Волков С. В…, с. 11.
[13] Ллойд Джордж Д. Военные мемуары…, Т.1., с. 319.
[14] Knox A…, p. XXX.
[15] Knox A…, p. XXXI.
[16] Мартынов Е.И…, гл. IV. Офицеры.
[17] Мартынов Е.И…, гл. V. Солдаты.
[18] Барсуков Е.З…, с. 28.
[19] Барсуков Е.З…, с. 27.
[20] РГВИА. Ф. 2810. Оп. 1. Д. 101. Л. 36.1. (Цит. по: Нелипович С.Г. Ладья Харона…, с. 71).
[21] РГВИА. Ф. 2134. Оп. 1. Д. 1087. Л. 37–38. Приказ по 8-й армии No 49 от 5/18 июня 1915 г. (Цит. по: Нелипович С.Г. Ладья Харона…, с. 71); См. то же: Яковлев Н. Н. Последняя война старой России – М.: Просвещение, 1994 -244 с., с. 78.
[22] Драгомиров М.И. 14 лет. (Цит. по: Барсуков Е.З…, с. 27).
[23] Такман Б... с. 81.
[24] Заседание 21 Августа 1915 г.; (Яхонтов А.Н…,с. 94).
[25] Заседание 28 Августа 1915 г. (Яхонтов А.Н…,с. 122).
[26] Заседание 26 Августа 1915 г. (Яхонтов А.Н…,с. 117).
[27] Киган Д… с. 172-173.