Природа всегда сильнее принципов.

Давид Юм

Различия народов предопределены климатом их стран.

Ш. Монтескью [1].

Эти нищие селенья,

Эта бедная природа!

Край ты мой долготерпенья,

Край ты русского народа!

Ф.  Тютчев

«Жизнь этого народа занятна - если не для него самого, то, по крайней мере, для наблюдателя; изобретательный ум человека сумел победить климат и преодолеть все преграды, которые природа воздвигла в пустыне, начисто лишенной поэзии, дабы сделать ее непригодной для общественной жизни. Противоположность слепого повиновения крепостного народа в политике и решительной и последовательной борьбы того же самого народа против тирании пагубного климата, его дикое непокорство перед лицом природы, всякий миг проглядывающее из-под ярма деспотизма, - неиссякаемые источники занимательных картин и серьезных размышлений», - писал А. де Кюстин в своей книге о России в 1839 г.[2]

Сохранение «ярма деспотизма» было свойственно даже таким просвещенным правителям России, как Екатерина II, которая находила в себе «отменно республиканскую душу» и дискутировала на эти темы с Вольтером. Вместе с тем, Екатерина II считала единственно возможным для России лишь абсолютистское правление, оправдывая его, в своем «Наказе по составлению нового Уложения», тем, что: «8. Российского государства владения простираются на 32 степени широты, и на 165 степеней долготы по земному шару. 9. Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовати сходно с пространством толь великаго государства… 11. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно…»[3].

Великие пространства России были обусловлены не ее иррациональной страстью к завоеваниям, а вполне объективными законами развития, которые гласят, что чем ниже плотность источников капитала, тем большую территорию должно занимать государство, для того, чтобы иметь возможность сконцентрировать необходимое его количество для обеспечения своего развития и независимости. Как писал Н. Данилевский 1871 г.: «Не надо, говоря о пространстве России забывать, что она находится в менее благоприятных почвенных и климатических условиях, чем все великие государства Европы, Азии и Америки, что, следовательно, она должна собирать элементы своего богатства с большего пространства, чем они»[4].

Централизация была необходима для того, чтобы противостоять внешней угрозе. Память о том, что раздробленность русских княжеств привела к установлению татаро-монгольского ига, к оттеснению России от южных западных морей, никогда не ослабевала. Конечно, путь централизации имеет свои издержки, но в данном случае он являлся единственно возможным: «когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особною жизнью, не связаны разделением занятий, когда нет больших городов... когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет: то раздробленные таким образом части приводятся в связь, стягиваются правительственной централизацией, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь. Централизация..., - констатировал известный историк С. Соловьев, - разумеется, благодеятельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось»[5].

Вместе с тем, со становлением капитализма, потребность в едином государстве не только не ослабевала, а наоборот усиливалась, поскольку для развития промышленности, в ту эпоху, требовался, прежде всего, достаточно емкий внутренний, национальный рынок.

Вынужденная централизация оказала непосредственное влияние на формирование не только всего русского общества, но и русского менталитета, отмечал Н. Бердяев: «Государственное овладевание необъятными русскими пространствами сопровождалось страшной централизацией, подчинением всей жизни государственному интересу и подавлением свободных личностных и общественных сил. Всегда было слабо развито у русских сознание личных прав и не развита была самостоятельность классов и групп», «русская душа ушиблена ширью»[7]. «Русской душе», утверждал Бердяев, присущ «сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, безграничностью русской равнины»[8]. Современные исследователи указывают на эту данность как общую закономерность: «пространство из географического фактора переходит в психологию, превращаясь из чисто внешнего фактора в судьбу народа»[9].

Но даже география играла лишь второстепенную роль в определении свойств русского народа по сравнению с климатом. Екатерина II определила эту зависимость от климата в своем «Наказе…» следующим образом: «297. Земледелие есть самый больший труд для человека; чем больше климат приводит человека к избежанию сего труда, тем больше законы к оному возбуждать должны… 303. Есть народы ленивые: чтоб истребить леность в жителях, от климата рождающуюся; надлежит тамо сделать такие законы, которые отнимали бы все способы к пропитанию у тех, кои не будут трудиться…»[10].

Современный историк Л. Милов, в своем фундаментальном труде посвященном исследованию истории аграрного развития России, наглядно указывал на причины этой «лени»: «Российские крестьяне-земледельцы веками оставались своего рода заложниками природы, ибо она в первую очередь создавала для крестьянина трагическую ситуацию, когда он не мог ни существенно расширить посев, ни выбрать альтернативу и интенсифицировать обработку земли вложив в нее труд и капитал. Даже при условии тяжкого, надрывного труда в весенне-летний период он чаще всего не мог создать почти никаких гарантий хорошего урожая. Многовековой опыт российского земледелия… убедительно показал практическое отсутствие сколько-нибудь существенной корреляции между степенью трудовых усилий крестьянина и мерой получаемого им урожая»[11].

Отсутствие этой зависимости, в том числе, наглядно отражали колебания в урожайности основных хлебов в России. Так, например, за 30 лет с 1883 по 1913 гг. она отклонялась на + 20-30%, по отношению к предыдущему году, 11 раз[12]. Но это в среднем, основные же колебания урожайности приходились на черноземную зону, где отклонения и на 40% были нередкостью[13]. Но главной особенностью России являлось то, что средний уровень урожаев проходил по границе элементарного выживания и поэтому отрицательное отклонение всего на 15%, было равносильно наступлению голода для десятков миллионов крестьян.

Примечательно, что сумма отрицательных отклонений за последнее десятилетие перед Первой мировой войной, была на треть выше, чем за предшествующие. Т.е. не смотря на общий рост производства зерновых, нестабильность сельскохозяйственного производства так же возрастала.

Колебания урожаев основных хлебов Европейской России

относительно среднегодового тренда, в %[14].

Другой показатель размаха колебаний: отношение низшего урожая к высшему в конце XIX в. по расчетам Ф. Череванинадостигал 270%[15], а П. Лохтина свыше - 300%, что было почти в 2 раза больше, чем для ведущих стран Запада[16]. В результате крестьянин, по словам князя М. Шербатова, «худым урожаем пуще огорчается и труд (свой)... в ненависть приемлет»[17]. В 1905-1912 гг. эти отличия, по словам Череванина, существенно сгладились[18]. Тем не менее, в докладе последнего VIII съезда Представителей Промышленности и Торговли (июль 1914 г.), отмечалось, что урожай хлебов и технических культур в России «дает картину постоянных колебаний вверх и вниз, совершенно неизвестных в других странах»[19].

Принуждение к труду достигалось за счёт политического и экономического закрепощения русского крестьянина, путем установления над ним полной власти помещика. В российских условиях эта абсолютная власть привела к вырождению помещичьего сословия и превращению его в неспособную к практической деятельности, но правящую, элитарную социальную группу. Классический образ русского помещика наглядно запечатлён великими русскими писателями в Обломове, Манилове, Плюшкине и т.п. И даже приводя пример Евгения Онегина[1], Ф. Достоевский приходил к выводу, что над ним довлело: «все тоже вечно роковое «нечего делать»!»[20]

«Эта тоска по делу, это вечное искание дела, - пояснял свою мысль Достоевский, - происходящее единственно от нашего двухвекового безделья, дошедшего до того, что мы теперь не умеем даже подойти к делу, мало того – даже узнать, где дело и в чем оно состоит…»[21]. Это вековое безделье привело к деградации дворянского сословия, характеризуя, которое А. Пушкин писал: «Мы ленивы и нелюбопытны»[22]. «Это дворянское безделье, политическое и хозяйственное…, - отмечал В. Ключевский, - послужило урожайной почвой, из которой выросло… уродливое общежитие со странными понятиями, вкусами и отношениями…»[23].

[19] Корелин А.П. Экономическая конъюнктура в стране. Из «Докладной записки Совета Съездов Представителей Промышленности и Торговли о мерах к развитию производительных сил России и улучшению торгового баланса» Пг., 1914 (Представлена правительству 12 июля 1914 г., с. 9). (Россия 1913…)