Победа той или другой силы (в войне) зависит от производства оружия, а это последнее в свою очередь от производства вообще, следовательно, от «экономического могущества», от состояния народного хозяйства, от материальных средств, находящихся в распоряжении силы.

Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, 1878 г.^[1]

Война больше превратилась в войну амуниции, чем в войну людей.

Э. Хауз^[2]

 «Мы испытываем большую нужду в снаря­жении, нежели в людях. Нынешняя война — война тех­ники, и она будет выиграна или проиграна в зависимости от усилий или недостаточности специалистов. Если мы не сумеем снарядить наши армии, наше численное превос­ходство нам не поможет. Нам нужны люди, но вооруже­ние нам необходимо еще больше, чем люди. Промедле­ние в производстве вооружения грозит гибелью нашей стране», - заявлял премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж в 1915 г.^[3]

Промышленный потенциал страны, в эпоху мировых войн ХХ века, приобрел решающее значение, поскольку, отмечал начальник Упарта Е. Барсуков, «содержание больших боевых комплектов» невозможно, так как «бездымный порох способен портиться после 10-12 лет хранения»^[4]. Но главное, продолжал Барсуков, «колоссальные потребности современной войны нельзя покрыть никакими запасами, заготовленными в мирное время. Запасы нужны только в начале войны, а затем война будет вестись на те средства, какие ей будут предоставлены производительными силами своей страны»^[5].

Первая мировая война, требовавшая напряжения всех сил государства, должна была стать своеобразным экзаменом на зрелость и конкурентоспособность российской экономики и промышленности.

Общее представление о производительных силах России, на общем фоне стран Антанты, дает сравнение их долей в общем мировом промышленном производстве, где Россия, по разным источникам, делила 4-5 место с Францией. Если же учитывать, что 2/3 всех военных расходов Великобритании в 1913 г. уходило на флот, а России только 1/3, при примерно равной сумме общих расходов на военные нужды^[6], то промышленный потенциал последней, для удовлетворения потребностей армии, выглядел неплохо и на фоне более индустриально развитого островного союзника.

Таб. 16. Доли стран в мировом промышленном производстве в 1913 г., в %^[7]

С началом войны, ключевым фактором, обеспечения боеспособности армии, стала быстрота мобилизации экономики и промышленности. Однако здесь, не смотря на то, что Россия начала подготовку к войне задолго до ее начала, она оказалась последней. Например, уже в декабре 1914 г. Н. Янушкевич писал В. Сухомлинову: «Если французы, развив энергию, могли от 3 т. снарядов день дойти ныне до 70 - 80 т., то почему же нам не увеличить хотя бы на 40—50% свою производительность?»^[8] Англия, которая, еще даже толком не вступив в войну, с сентября 1914 г. - по апрель 1915 г. увеличила производство снарядов в 20 раз. В России же мобилизация промышленности затянулась до августа 1915 г., в результате производство винтовок, пулеметов, орудий и снарядов выросло за первый год войны лишь в 2—2,5 раза^[9].

В итоге, вспоминал А. Деникин, «уже к октябрю 1914 года иссякли запасы для вооружения пополнений, которые мы стали получать на фронте сначала вооруженными на 1/10, потом и вовсе без ру­жей. Главнокомандующий Юго-западным фронтом телеграфировал в Ставку; «Источники пополнения боевых припасов иссякли совершенно. При отсутствии пополнения придется прекратить бой и выводить войска в самых тяжелых условиях…»^[10].

Одну из главных причин сложившегося положения начальник главного артиллерийского управления (ГАУ) А. Маниковский находил в том, что правительственные «ведомства работали — каждое само по себе, обособленно от других, стремясь присвоить себе побольше тех или иных преимуществ, хотя бы и в ущерб другим и общей пользе государства»^[11]. Другой причиной, по словам начальника ГАУ, стала «бешеная спекуляция на снарядах, подобной которой еще не видел свет, в результате которой расплодилась масса мелких, немощных в техническом отношении и просто дутых предприятий, поглощающих с поразительной прожорливостью и с ничтожной производительностью всякого рода оборудование, инструментальную сталь, металлы, топливо, транспорт, рабочие руки и технические силы, а также валюту»^[12].

Только поражения Русской армии 1915 г. и полученный «кровавый опыт, - констатировал А. Деникин, - привел, наконец, к простой идее мобилизации русской промышленности...»^[13] Для реализации этой идеи были предложены два проекта:

Первый - принадлежал начальнику Главного артиллерийского управления.

«ГАУ предполагало организовать мощные центры производства снарядов, и это был единственный правильный путь «мобилизации» нашей промышленности, сразу вступив на который мы смогли бы стать действительными ее хозяевами извлечь из нее все то многое, что она могла дать, - утверждал А. Маниковский, - ГАУ настаивало также и на проведении закона о всеобщей промышленной повинности... распределить заказы только между действительно мощными и способными к дальнейшему развитию заводами и установить за ними действительный контроль ГАУ, введя в правления этих заводов правительственных директоров»^[14].

Но этого мало, отмечал А. Маниковский: «русская частная промышленность бешено взвинтила цены на все предметы боевого снабжения… уже далее идти некуда, а между тем цены все растут и растут... Предел этому могли бы положить только мощные казенные заводы»^[15]. «Этого настоятельно требует государственная необходимостью - говорилось в докладе начальника ГАУ, - и здесь более чем где-либо полезно помнить, что утрата времени - смерти подобна»^[16].

 В подтверждение своих выводов А. Маниковский приводил «пример Англии — этой классической страны «свободной промышленности»... За время воины там было построено министерством снабжения 18 арсеналов и состояло в ведении этого министерства 32 «национальных» завода для изготовления снарядов»^[17]. Кроме этого Маниковский ссылался на министра вооружений Франции А. Тома, который дал «блестящее доказательство этому: их заводы, построенные по бешеным ценам военного времени, с лихвой окупились и принесли еще громадную экономию против заграничных заказов»^[18].

Второй проект принадлежал председателю Государственной Думы М. Родзянко, который представил царю проект «Особого совещания», в которое должны были войти представители банков, промышленности, общественности, законодательных учреждений и военного ведомства. Проект был поддержан верховным главнокомандующим вл. кн. Николаем Николаевичем, который 19 мая 1915 г. обратился к царю с соответствующей официальной докладной запиской^[20]. Один из главных мотивов организации Особого совещания, по мнению его создателей, заключался в бюрократизме и неспособности военного ведомства к эффективной работе. Только «Особое совещание», утверждал М. Родзянко, могло заставить артиллерийское ведомство работать «надлежащим образом»^[21].

Почти одновременно на 9-м съезде промышленников 26 мая один из крупнейших промышленников П. Рябушинский, только что вернувшийся с фронта, «произнес истерическую речь о необходимости немедленной мобилизации всех сил промышленности для снабжения армии всем необходимым. Съезд вынес резолюцию о немедленной организации Военно-промышленных комитетов (ВПК)»^[22]. В качестве примера подобной организации приводился германский Военно-промышленный комитет, учрежденный еще 8 августа 1914 г. по инициативе Союза и Центрального объединения германских промышленников, при участии имперского правительства, «представлявший собой полуобщественный характер военно-промышленной организации»^[23].

Поражения 1915 г., вынудили Николая II пойти на уступки требованиям общественности и создать «Особое совещание» по обороне, а затем утвердить решение о создании ВПК. Создание Особого Совещания, действительно резко активизировало работу. Уже за первый месяц его существования выпуск снарядов в России увеличился вдвое - только лишь за счет организации и повышения дисциплины поставок.

Однако общий развал промышленности не только не остановился, но и продолжился все более нарастающими темпами. Основную причину этого военный журналист М. Лемке в начале 1916 г. находил в том, что наш «торгово-промышленный класс без органов и организации он крепко объединился и разоряет страну, как дикарь. Все это возможно в такой стране, где нет разумной и знающей жизнь власти, ни любви к родине, ни понимания своих элементарных гражданских обязанностей… Государственная Дума не внесла в это дело корректив: она принципиально высказалась против крутых административных мер…, и не указала ни на какие другие меры…»^[25].

Спустя год после создания Особого Совещания летом 1916 г., А. Маниковский, подводя итоги деятельности «Особого совещания», отмечал: «Действительно, все члены его лезут из кожи, чтобы «облагодетельствовать и спасти Россию» и благими его намерениями можно было бы вымостить не один ад. Но что толку от этого? Что и может сделать председатель Особого совещания с путями сообщения, с торговлей и промышленностью, с земледелием и прочими «удельными княжествами», из коих каждое ведет свою политику и при всяком случае норовит показать, что я де, мол, «сам с усам». Как же при таких условиях можно добиться того максимума производительности…»^[26].

Общественность, в свою очередь, видела главную причину неудач в царском правительстве: «Старый режим застопорил весь экономический оборот путем своеобразно проводимой в жизнь разрешительно-запретительной системы», - утверждал видный промышленник и общественный деятель А. Коновалов^[29]. Один из руководителей Центрального военнопромышленного комитета В. Жуковский в начале 1916 г. заявлял с трибуны съезда ВПК, что «правительство игнорировало предложения промышленников и ориентировалось только на казенные заводы и заграничные заказы»^[30].

* * * * *

* * * * *