Мы проиграли Белую борьбу на всех рубежах – Северном, Южном, Западном и Восточном. Это уже не случайность, не перст судьбы, а определенное указание на то, что были какие-то общие причины, не позволившие нам выйти победителями.
Ген. Д. Филатьев[1].
О необходимости введения в России правой военной диктатуры уже 28 ноября 1917 г. заговорит министр британского военного кабинета лорд Р. Сесил, по его словам, вести переговоры с умеренными социалистами в России столь же бесполезно, как с большевиками, и какую-то надежду сулит лишь военная власть. Возможно, какой-нибудь генерал… возьмет на себя руководство, восстановит Восточный фронт и сбросит большевиков[2]. Госсекретарь США Лансинг убеждал американского президента В. Вильсона 10 декабря 1917 г.: «Только военная диктатура, опирающаяся на поддержку войск, способна гарантировать стабильность в России и ее участие в войне»[3]. Секретарь посольства Франции в России 17 апреля 1918 г. сообщал: «То и дело происходят тайные сборища различных партий оппозиции: кадетов, эсеров и т.д. Пока это только «rasgavors», и вполне вероятно, что люди, неспособные договориться между собой и совместно действовать, так и не смогут ничего добиться. Единственным режимом, могущим установиться в России, остается самодержавие или диктатура…»[4].
Корреспондент британской военной миссии на Белом Юге России майор Годжсон сообщал: «Условия, создавшиеся ныне на Юге России, не подходят ни к каким принятым нами до сих пор понятиями о цивилизации. Разница между Россией и Англией так велика, что я могу объяснить ее лишь примерно: если бы любой английский городской совет был призван управлять Россией, он справился бы лучше, чем все теперешние русские законодатели… Распущенность спекуляция и пьянство в данное время такие же враги России, какими были и раньше… Россия никогда не переставала пить водку, поэтому она проиграла войну… Вся страна нуждается быть взятой в крепкие руки. По моему мнению, строгая и справедливая диктатура наиболее подошла бы моменту...»[5].
К подобным выводам приходил и непосредственный участник событий А. Мартынов: «каждый раз, когда мутная волна бандитизма нас захлестывала… я приходил к убеждению, что в одном пункте мы, меньшевики, были совершенно слепы, что наш меньшевистский взгляд на демократию и диктатуру в эпоху революции есть взгляд маниловский, кабинетный, безжизненно-доктринерский. Когда я очутился на Украине, в самой гуще гражданской войны, в самом пламени бушующих народных стихий, суровые факты действительности безжалостно разрушали мои старые парламентско-демократические схемы…»[6].
В Сибири голос либеральной общественности прозвучал на уфимском Государственном Совещании 23 сентября 1918 г., привезенная на него из Москвы В. Пепеляевым Директива кадетского ЦК, «была весьма краткой: диктатура»: «Комитет партии Народной свободы считает, что наилучшей формой для осуществления такой власти было бы создание временной единоличной власти». «Призыв к диктатуре отчетливо прозвучал и на съезде торгово-промышленников, собравшемся одновременно с Государственным Совещанием. Еще более за диктатуру были правые круги русского общества…»[7].
Стремление к твердой власти, стали проявляться и в среде простого народа, отмечал колчаковский ген. А. Будберг: «Много говорят о том, что среди населения Сибири поднимается монархическое движение и что лозунг «давайте нам назад царя и урядника» становится все более и более популярным. Это очень возможно, но только подкладка тут не идейная, а самая практическая: изнеможенное всякими перевертиями население, изверившись во всех видах новой власти и видя, что жизнь становится все хуже и невыносимее вспомнило, что тогда жилось куда лучше, и жаждет этого старого как избавителя от всех прошедших по его бокам экспериментов»[8].
Генералы, решившиеся взять на себя твердое руководство, скоро найдутся: На Юге России, А. Деникин, перебрав все варианты организации политической власти, скоро пришел к идее «полной концентрации власти в виде диктатуры, признавая такую форму правления единственно возможной в небывало тяжелых условиях гражданской войны...»[9]. В своем наказе Особому совещанию А. Деникин определял свой «политический курс» как: «Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать, всякое противодействие власти – и справа и слева – карать…»[10]. В. Шульгин следующим образом разъяснял сущность деникинского наказа: «Добровольческая армия, взявшая на себя задачу очищения России от анархии, выдвинула, непреложный принцип твердого управления - диктаторскую власть главнокомандующего. Только неограниченная, сильная и твердая власть может спасти народ и развалившуюся храмину государственности от окончательного распада…»[11].
Пример практического осуществления диктатуры давали первые шагов добровольцев в занятом ими Сочинском округе: началось с того, что «все демократические организации - городская дума, земский комитет, профессиональные рабочие союзы - были распущены, а не успевшие вовремя скрыться члены этих организаций арестованы по обвинению в государственной измене... Все управление округом перешло к военным властям, которым были подчинены начальник округа и участковые пристава, на каковые должности были назначены опытные чины прежней жандармерии и полиции»[12].
На Севере России военную диктатуру возглавил генерал Е. Миллер. Правда при этом «Северная Область считалась Республикой Демократической, - однако, как вспоминал член правительства эсер Б. Соколов, - это обстоятельство, впрочем, не помешало превалировать в ней власти военной над гражданской, что с полным правом могло именоваться диктатурой военной»[13]. «Процесс кристаллизации твердой военной власти, который имел место на Севере – отвечал желаниям англичан и находил в них во всех тяжелых случаях поддержку и одобрение…, - отмечал Б. Соколов, - Победы на фронте еще больше укрепили военную диктатуру, сведя совершенно на нет гражданскую власть»[14].
«У нас военная диктатура и военный диктатор, который готов допустить совещательный орган при своей персоне, но не больше…, - при этом лидер северных эсеров добавлял, - Но мы не хотим мешать генералу Миллеру защищать Область и будем помогать там, где можем»[15].
А. Колчак взял на себя диктаторские полномочия в результате переворота 18 ноября 1918 г. В своем письме Деникину адмирал оправдывал произошедшее тем, что: «здравый государственный смысл сибирского правительства признал невозможным существование социалистической партийной директории и остановился на военной диктатуре и единоличной военной власти, как единственной форме правления в настоящее время»[16]. Деникин ответил, что он «отнесся с большим удовлетворением и полным признанием к факту замены Директории единоличной властью адмирала Колчака»[17].
Приказ Деникина о признании Верховной власти Колчака объяснял необходимость этого шага тем, что: «наряду с боевыми успехами в глубоком тылу зреет предательство на почве личных честолюбий... Спасение Родины заключается в единой верховной власти…»[18]. Колчак пояснял, о чем идет речь: «Основная причина, почему нам так трудно было создавать вооруженную силу, - это всеобщая распущенность офицерства и солдат, которые потеряли, в сущности говоря, всякую меру понятия о чести, о долге, о каких бы то ни было обязательствах. Никто не желал ни с кем решительно считаться - каждый считался со своим мнением. То же самое было и в обществе. Например, в Харбине я не встречал двух людей, которые бы хорошо высказывались друг о друге... Это была атмосфера такого глубокого развала, что создавать что-нибудь было невозможно»[19].
Последним претендентом на роль военного диктатора России станет генерал П. Врангель, который придет на смену А. Деникину: «Все равно с властью Деникина покончено. Его сгубил тот курс политики, который отвратен русскому народу, - писал министр внутренних дел В. Зеелер, - Последний давно уже жаждет «хозяина земли русской»... Все готово: готовы к этому и ген. Врангель, и вся та партия патриотически настроенных действительных сынов своей Родины, которая находится в связи с генералом Врангелем. Причем ген. Врангель – тот Божией милостью диктатор, из рук которого и получит власть и царство помазанник...»[20]. Врангель беря власть в свои руки заявлял: «другого устройства власти, кроме военной диктатуры, при настоящих условиях мы не можем принять - иначе это было бы сознательно идти на окончательную гибель того святого дела, во главе которого вы стоите». Один из лидеров партии кадетов кн. В. Оболенский при этом замечал: «Сама собой подразумевающаяся диктатура выдвигалась не как временное необходимое зло, а как универсальное средство для спасения России»[21].
Особого недостатка в генералах-диктаторах у «белых» не было. Почему же все они потерпели поражение?
Красный маршал А. Егоров находил ответ в том, что: «декретировать военную диктатуру нельзя. Военный диктатор силен и представляет собой власть не программными декларациями, а мощью штыков в первую очередь, а их-то как раз у Деникина не было. Армия безнадежно отходила и, отходя, распылялась. И власть Деникина пала, как только окончательно определилась невозможность продолжения вооруженной борьбы»[22]. Но, например, у Николая II в «штыках» недостатка не было, однако он не смог сохранить власть, даже гвардия и личная охрана царя одними из первых в Феврале 1917 г. бросили своего монарха и одели красные банты. У Верховного главнокомандующего Русской армией генерала М. Алексеева так же недостатка в «штыках» не наблюдалось, а кроме этого было и понимание ситуации, когда он «настаивал определенно на немедленном введении военной диктатуры»[23]. Однако он не смог не только ввести диктатуру, но даже сохранить армию. Аналогичный результат ожидал диктатуры всех белых генералов. Почему?
Поиск ответа на этот вопрос очевидно следует начинать с анализа самих этих диктатур:
Характеризуя диктатуру установившуюся на Севере России, член правительства Северной области эсер Б. Соколов отмечал: «Гражданская война заставила меня довольно спокойно относиться к положению, что для победы необходима диктатура... Но если твердая власть и есть необходимое условие для победы, то, во всяком случае, не ею одной куется последняя. Чего-чего, а твердой власти наши военные не были лишены... Ибо для них все начиналось с твердой власти и кончалось ею же. Причем часто они довольствовались лишь внешним проявлением этой твердости... Погоня за призраком твердой власти, а не за ней самой, не затем, что бы быть сильным, а что бы казаться таковым. И ген. Миллер, который среди других генералов выделялся сравнительной культурностью, тем не менее, был типичным «российским военным диктатором». Он стремился к «окружению и оформлению» своей власти, мало заботясь о фундаменте, на котором она зиждется…»[24].
На Юге России А. Деникин определял свою диктатуру, как национальную: «Основной целью было свергнуть большевиков, восстановить основы государственности и социального мира, чтобы создать необходимые условия для строительства затем народной власти волей народа... разрешени(е) таких коренных государственных вопросов, как национальный, аграрный и другие… я считал выходящим за пределы нашей компетенции… диктатуре национальной, к осуществлению которой стремились на Юге, свойственны иные задачи и иные методы, чем диктатуре бонапартистской»[25].
«Диктатура Наполеона была «политическая», а не «военная», - отвечал Деникину ген. Н. Головин, - Под первым определением нужно понимать диктатуру, имеющую целью установление определенного политического и социального порядка; под термином же «диктатура военная» нужно понимать такую диктатуру, которая уклоняется от проведения политических и социальных реформ, а имеет своим лозунгом «все для армии»[26]. «Сравнивая диктатуры Наполеона и Деникина, историк не может не прийти к выводу, противоположному мнению Деникина, - констатировал Головин, - А именно: диктатура Наполеона была «национальной», диктатура же Деникина была «узковоенной»[27].
А. Колчак определил политические идеи своей диктатуры, установленной в Сибири, следующим образом: «Население ждет от власти ответа..., - Вопрос должен быть решен одним способом - оружием и истреблением большевиков. Эта задача и эта цель определяют характер власти, которая стоит во главе освобожденной России - власти единоличной и военной»[28]. Эти цели ничем не отличались от целей диктатур установленных ген. Деникиным и ген. Миллером: все «белые» диктатуры на Севере, на Юге и в Сибири, используя определение Головина, являлись диктатурами «узковоенными».
Но «даже военная диктатура, - приходил к выводу Деникин уже в эмиграции, - для того, чтобы быть сильной и устойчивой, нуждается в поддержке могущественного класса, притом активного, способного за себя постоять, бороться. Наша же средняя линия вызвала опасение одних классов, недоверие других и создала пустоту в смысле социальной опоры вокруг»[29].
Единственной политической «опорой» военных диктатур «белых» генералов оказались российские либералы.
На Юге России, конституция Добровольческой армии принятая, 4 октября 1918 г., и ставившая главным принципом верховную и неограниченную власть лидера армии, была написанная двумя кадетскими адвокатами К. Соколовым и В. Степановым[30]. Определяя характер этой диктатуры, видный либерал П. Струве утверждал, что Деникину необходимо положить руль направо и, отметая всякое соглашательство, твердо проводить военную диктатуру[31]. Практическую реализацию этого курса определял лидер кадетов П. Милюков, который отрицал возможность коалиционного правительства с социалистами, ссылаясь при этом на опыт Временного правительства, который по его словам показал, что коалиционное правительство не будет эффективно. «Диктатура Деникина уже существует, утверждал Милюков, и все антибольшевистские партии должны признать ее»[32].
В Сибири составленный из либералов «Совет министров принял всю полноту власти и передал ее мне, Адмиралу Александру Колчаку»[33]. Правительство Колчака возглавил один из кадетских лидеров В. Пепеляев, который находил: «спасение в единоличной военной диктатуре, которую должна создать армия»[34]. Итог подводила ростовская конференция партии кадетов (29—30 июня), которая постановила «в отношении общенациональной платформы считать руководящими начала, провозглашенные в декларациях адмирала Колчака и ген. Деникина»[35].
Именно либеральные идеи и офицерские настроения определили политическое лицо военных диктатур «белых» генералов и их классовый характер. Кадеты и офицеры отрицали любую возможность сотрудничества с социалистами, все социалисты, еще с Временного правительства, были для них такими же врагами, как и большевики. Свои идеи правой военной диктатуры либералы смогли реализовать, только поддержав диктатуру ген. Деникина, таким образом, они установили свою монополию на власть на полгода раньше большевиков.
Эту данность подчеркивал один из наиболее глубоких исследователей истории гражданской войны В. Голдин: «эволюция антисоветского режима в Северной области от «социалистического» Верховного управления к военной диктатуре ген. Миллера не была особенностью Севера, но характерной чертой процессов, которые происходили на всей территории, контролируемой антибольшевистскими силами»[36].
«Социалисты оказались игрушкой в руках отечественных черносотенных и буржуазных групп. Наш союз оказался совершенно неосуществимым…, - подводил итоги «сотрудничеству» член правительства Северной области эсер В. Игнатьев, - Буржуазия, использовав нас, сказала: «Мавр сделал свое дело, и мавр может идти»… в тюрьму. И начался последний акт величайшей нашей трагедии – нас, вдохновителей организаторов похода, за великую Россию, как только обстоятельства на белых фронтах стали складываться благополучно и где то вдалеке забрезжила эта «великая Россия», - стали сажать по тюрьмам, ссылать, расстреливать наши же бывшие соратники – кадеты, офицерство и их сподвижники…»[37].
Аналогично складывалась ситуация на другом конце страны: «Комуч представлял собой организацию эсеровско-демосоциалистическую, его армия имела и соответствовавшие тому атрибуты... Все это находилось в вопиющем противоречии с настроениями, психологией и идеологией офицерства»[38]. «Мы не хотим воевать за эсеров. Мы готовы драться и отдать жизнь только за Россию», — говорили офицеры[39]. Они «ненавидели Комуч и терпели его лишь как неизбежное зло, позволявшее по крайней мере вести борьбу с большевиками»[40].
Но как свидетельствовал опыт Временного правительства сами по себе кадеты, оказавшись в результате дворцового переворота на вершине власти, смогли удержаться на ней всего несколько месяцев. Да и то только благодаря признанию Временного правительства эсеро-меньшевистскими Советами, фактически легитимизировавшими его власть. На выборах в Учредительное собрание кадеты набрали всего 5% голосов. Как замечал в этой связи Г. Гинс, «История знает диктатуру, сила которой покоилась на народном избрании – этого в Омске не было. Идея диктатуры была выдвинута малочисленной группой населения»[41].
[1] Филатьев Д.В. Катастрофа Белого движения в Сибири. Впечатления очевидца. (Квакин А.В…, с. 263).
[2] Сесил Бертиб 28.11.1917. Balfour Papers, British Museum. (Дэвис Д., Трани Ю…, с. 161.)
[3] Лэнсиснг Вильсону, 10.12.1917. SD, RG59. 861. 00807a, NA. (Дэвис Д., Трани Ю…, с. 182.)
[4] Робиен Л... (Голдин В.И…, с. 163.)
[5] Цветков В. Мундир английский погон английский. № 5-6. 2003. Родина
[6] Мартынов А. Великая историческая проверка
[7] Кроль Л.А. За три года (Воспоминнаия, впечатления, встречи), с. 97. (Цит. по: Головин Н.Н. Российская контрреволюция…, 2 т., с. 269-271).
[8] Будберг А. 6 июля 1919 г…, с. 161.
[9] Деникин А. И. (III)…, с. 208.
[10] Деникин А. И. (III)…, с. 323.
[11] Цветков В. Белогвардейская альтернатива. Родина № 4, 2004.
[12] Воронович Н. В...
[13] Соколов Б. Падение Северной области// Архив русской революции. - Берлин, 1923, т. IX, с. 10 (Белый Север, предисловие, с. 15)
[14] Соколов Б. Ф…, с. 356-357.
[15] Соколов Б.Ф…, с. 363.
[16] Колчак – Деникину, 28.12.1918. (Деникин А. И. (III)…, с. 24)
[17] Деникин А. И. (III)…, с. 21.
[18] Деникин приказ от 30 мая 1919 г. о признании Верховной власти Колчака (Гинс Г.К…, с. 422-423).
[19] Допрос Колчака, Л., 1925, с. 141 (Мельгунов С. П. Трагедия адмирала..., с. 181-182).
[20] Из записки министра внутренних дел В. Ф. Зеелера (Деникин А. И. (III)…, с. 445)
[21] Оболенский В. Крым при Врангеле. «На чужой стороне», кн. IX, Прага, 1925.
[22] Егоров А. И.., с. 339.
[23] Родзянко-Львову, февраль 1917 г. (Яковлев Н. Н..., с. 261)
[24] Соколов Б.Ф…, с. 355, 356.
[25] Деникин А. Очерки Русской Смуты, т. IV, с. 201. (Цит. по Головин Н.Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 533-534.
[26] Головин Н.Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 534.
[27] Головин Н.Н. Российская контрреволюция…, т.2, с. 535.
[28] Краснов В.Г. (II).., с. 64.
[29] Деникин А. И. Национальная диктатура и ее политика (Из книги: А. И. Деникин. Очерки русской смуты, т. 4, Берлин, 1925) В кн.: Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев. М., «Отечество», 1991, с. 15-16
[30] Кенез П…, с. 194.
[31] Лукомский – Деникину, 16.12.1919. (Деникин А. И. (III)…, с. 332)
[32] Кенез П…, с. 217.
[33] Смирнов М.И… (Квакин А.В…, с. 167).
[34] Дневник Пепеляева. //Красные зори. - Иркутск, 1923, № 4, с. 78 (Литвин А..., с. 208)
[35] Деникин А. И. (III)…, с. 127-128.
[36] Белый Север, предисловие, с. 15.
[37] Игнатьев В.И. Интервенция на Севере. Советское строительство. 1927. №10-11. с. 188. Белый Север. 1918-1920 гг. В.И. Голдин. – Архангельск: Правда Севера. 1993. 416 с.15.
[38] Волков С. В…, с. 236.
[39] Сахаров К. В. Белая Сибирь, с. 11-12 (Волков С. В…, с. 236-237)
[40] Волков С. В…, с. 237.
[41] Гинс Г…, с. 245.