Мы проиграли Белую борьбу на всех рубежах – Северном, Южном, Западном и Восточном. Это уже не случайность, не перст судьбы, а определенное указание на то, что были какие-то общие причины, не позволившие нам выйти победителями.

Ген. Д. Филатьев[1].

О необходимости введения в России правой военной диктатуры уже 28 ноября 1917 г. заговорит министр британского военного кабинета лорд Р. Сесил, по его словам, вести переговоры с умеренными социалистами в России столь же бесполезно, как с большевиками, и какую-то надежду сулит лишь военная власть. Возможно, какой-нибудь генерал… возьмет на себя руководство, восстановит Восточный фронт и сбросит большевиков[2]. Госсекретарь США Лансинг убеждал американского президента В. Вильсона 10 декабря 1917 г.: «Только военная диктатура, опирающаяся на поддержку войск, способна гарантировать стабильность в России и ее участие в войне»[3]. Секретарь посольства Франции в России 17 апреля 1918 г. сообщал: «То и дело происходят тайные сборища различных партий оппозиции: кадетов, эсеров и т.д. Пока это только «rasgavors», и вполне вероятно, что люди, неспособные договориться между собой и сов­местно действовать, так и не смогут ничего добиться. Единственным режимом, могущим установиться в Рос­сии, остается самодержавие или диктатура…»[4].

Генералы, решившиеся взять на себя твердое руководство, скоро найдутся: На Юге России, А. Деникин, перебрав все варианты организации политической власти, скоро пришел к идее «полной концентрации власти в виде диктатуры, признавая такую форму правления единствен­но возможной в небывало тяжелых условиях гражданской войны...»[9]. В своем наказе Особому совещанию А. Деникин определял свой «политический курс» как: «Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать, всякое противодействие власти – и справа и слева – карать…»[10]. В. Шульгин следующим образом разъяснял сущность деникинского наказа: «Добровольческая армия, взявшая на себя задачу очищения России от анархии, выдвинула, непреложный принцип твердого управления - диктаторскую власть главнокомандующего. Только неограниченная, сильная и твердая власть может спасти народ и развалившуюся храмину государственности от окончательного распада…»[11].

На Севере России военную диктатуру возглавил генерал Е. Миллер. Правда при этом «Се­верная Область считалась Республикой Демократической, - однако, как вспоминал член правительства эсер Б. Соколов, - это обстоятельство, впрочем, не помешало превалировать в ней власти военной над гражданской, что с полным правом могло именоваться диктатурой военной»[13]. «Процесс кристаллизации твердой военной власти, который имел место на Севере – отвечал желаниям англичан и находил в них во всех тяжелых случаях поддержку и одобрение…, - отмечал Б. Соколов, - Победы на фронте еще больше укрепили военную диктатуру, сведя совершенно на нет гражданскую власть»[14].

А. Колчак взял на себя диктаторские полномочия в результате переворота 18 ноября 1918 г. В своем письме Деникину адмирал оправдывал произошедшее тем, что: «здравый государственный смысл сибирского правительства признал невозможным существование социалистической партийной директории и остановился на военной диктатуре и единоличной военной власти, как единственной форме правления в настоящее время»[16]. Деникин ответил, что он «отнесся с большим удовлетворением и полным признанием к факту замены Директории единоличной властью адмирала Колчака»[17].

Последним претендентом на роль военного диктатора России станет генерал П. Врангель, который придет на смену А. Деникину: «Все равно с властью Деникина покончено. Его сгубил тот курс политики, который отвратен русскому народу, - писал министр внутренних дел В. Зеелер, - Последний давно уже жаждет «хозяина земли русской»... Все готово: готовы к этому и ген. Врангель, и вся та партия патриотически настроенных действительных сынов своей Родины, которая находится в связи с генералом Врангелем. Причем ген. Врангель – тот Божией милостью диктатор, из рук которого и получит власть и царство помазанник...»[20]. Врангель беря власть в свои руки заявлял: «другого устройства власти, кроме военной диктатуры, при настоящих условиях мы не можем принять - иначе это было бы сознательно идти на окончательную гибель того святого де­ла, во главе которого вы стоите». Один из лидеров партии кадетов кн. В. Оболенский при этом замечал: «Сама собой подразумевающаяся диктатура выдвигалась не как временное необходимое зло, а как универсальное средство для спасения России»[21].

Особого недостатка в генералах-диктаторах у «белых» не было. Почему же все они потерпели поражение?

Красный маршал А. Егоров находил ответ в том, что: «декретировать военную диктату­ру нельзя. Военный диктатор силен и представляет собой власть не программными декларациями, а мощью штыков в первую очередь, а их-то как раз у Деникина не было. Ар­мия безнадежно отходила и, отходя, распылялась. И власть Деникина пала, как только окончательно определилась невозможность продолжения вооруженной борьбы»[22]. Но, например, у Николая II в «штыках» недостатка не было, однако он не смог сохранить власть, даже гвардия и личная охрана царя одними из первых в Феврале 1917 г. бросили своего монарха и одели красные банты. У Верховного главнокомандующего Русской армией генерала М. Алексеева так же недостатка в «штыках» не наблюдалось, а кроме этого было и понимание ситуации, когда он «наста­ивал определенно на немедленном введении военной диктатуры»[23]. Однако он не смог не только ввести диктатуру, но даже сохранить армию. Аналогичный результат ожидал диктатуры всех белых генералов. Почему?

Поиск ответа на этот вопрос очевидно следует начинать с анализа самих этих диктатур:

Характеризуя диктатуру установившуюся на Севере России, член правительства Северной области эсер Б. Соколов отмечал: «Гражданская война заставила меня довольно спокойно относиться к положению, что для победы необходима диктатура... Но если твердая власть и есть необходимое условие для победы, то, во всяком случае, не ею одной куется последняя. Чего-чего, а твердой власти наши военные не были лишены... Ибо для них все начиналось с твердой власти и кончалось ею же. Причем часто они довольствовались лишь внешним проявлением этой твердости... Погоня за призраком твердой власти, а не за ней самой, не затем, что бы быть сильным, а что бы казаться таковым. И ген. Миллер, который среди других генералов выделялся сравнительной культурностью, тем не менее, был типичным «российским военным диктатором». Он стремился к «окружению и оформлению» своей власти, мало заботясь о фундаменте, на котором она зиждется…»[24].

На Юге России А. Деникин определял свою диктатуру, как национальную: «Основной целью было свергнуть большевиков, восстановить основы государственности и социального мира, чтобы создать необходимые условия для строительства затем народной власти волей народа... разрешени(е) таких коренных государственных вопросов, как национальный, аграрный и другие… я считал выходящим за пределы нашей компетенции… диктатуре национальной, к осуществлению которой стремились на Юге, свойственны иные задачи и иные методы, чем диктатуре бонапартистской»[25].

«Диктатура Наполеона была «политическая», а не «военная», - отвечал Деникину ген. Н. Головин, - Под первым определением нужно понимать диктатуру, имеющую целью установление определенного политического и социального порядка; под термином же «диктатура военная» нужно понимать такую диктатуру, которая уклоняется от проведения политических и социальных реформ, а имеет своим лозунгом «все для армии»[26]. «Сравнивая диктатуры Наполеона и Деникина, историк не может не прийти к выводу, противоположному мнению Деникина, - констатировал Головин, - А именно: диктатура Наполеона была «национальной», диктатура же Деникина была «узковоенной»[27].

А. Колчак определил политические идеи своей диктатуры, установленной в Сибири, следующим образом: «Население ждет от власти ответа..., - Вопрос должен быть решен одним способом - оружием и истреблением большевиков. Эта задача и эта цель определяют характер власти, которая стоит во главе освобожденной России - власти единоличной и военной»[28]. Эти цели ничем не отличались от целей диктатур установленных ген. Деникиным и ген. Миллером: все «белые» диктатуры на Севере, на Юге и в Сибири, используя определение Головина, являлись диктатурами «узковоенными».

Но «даже военная диктатура, - приходил к выводу Деникин уже в эмиграции, - для того, чтобы быть сильной и устойчивой, нуждается в поддержке могущественного класса, притом активного, способного за себя постоять, бороться. Наша же средняя линия вызвала опасение одних классов, недоверие других и создала пустоту в смысле социальной опоры вокруг»[29].

Единственной политической «опорой» военных диктатур «белых» генералов оказались российские либералы.

На Юге России, конституция Добровольческой армии принятая, 4 октября 1918 г., и ставившая главным принципом верховную и неограниченную власть лидера армии, была написанная двумя кадетскими адвокатами К. Соколовым и В. Степановым[30]. Определяя характер этой диктатуры, видный либерал П. Струве утверждал, что Деникину необходимо положить руль направо и, отметая всякое соглашательство, твердо проводить военную диктатуру[31]. Практическую реализацию этого курса определял лидер кадетов П. Милюков, который отрицал возможность коалиционного правительства с социалистами, ссылаясь при этом на опыт Временного правительства, который по его словам показал, что коалиционное правительство не будет эффективно. «Диктатура Деникина уже существует, утверждал Милюков, и все антибольшевистские партии должны признать ее»[32].

В Сибири составленный из либералов «Совет министров принял всю полноту власти и передал ее мне, Адмиралу Александру Колчаку»[33]. Правительство Колчака возглавил один из кадетских лидеров В. Пепеляев, который находил: «спасение в единоличной военной диктатуре, которую должна создать армия»[34]. Итог подводила  ростовская конференция партии кадетов (29—30 июня), которая постано­вила «в отношении общенациональной платформы считать руководящими начала, провозглашенные в декларациях ад­мирала Колчака и ген. Деникина»[35].

Именно либеральные идеи и офицерские настроения определили политическое лицо военных диктатур «белых» генералов и их классовый характер. Кадеты и офицеры отрицали любую возможность сотрудничества с социалистами, все социалисты, еще с Временного правительства, были для них такими же врагами, как и большевики. Свои идеи правой военной диктатуры либералы смогли реализовать, только поддержав диктатуру ген. Деникина, таким образом, они установили свою монополию на власть на полгода раньше большевиков.

Но как свидетельствовал опыт Временного правительства сами по себе кадеты, оказавшись в результате дворцового переворота на вершине власти, смогли удержаться на ней всего несколько месяцев. Да и то только благодаря признанию Временного правительства эсеро-меньшевистскими Советами, фактически легитимизировавшими его власть. На выборах в Учредительное собрание кадеты набрали всего 5% голосов. Как замечал в этой связи Г. Гинс, «История знает диктатуру, сила которой покоилась на народном избрании – этого в Омске не было. Идея диктатуры была выдвинута малочисленной группой населения»[41].