Причиной гражданских войн, по мнению М. Ростовцева, была растущая «ненависть к господствующим классам и их пособникам»[1]. Ростовцев здесь проводит прямую параллель с историей падения Древней Греции:
«Наряду с внешними войнами в континентальных и островных греческих городах непрестанно шла яростная классовая борьба, вызванная неуклонным увеличением класса богатых и состоятельных граждан при одновременном обнищании основной массы населения… Старинный лозунг этой борьбы — раздел земельной собственности и отмена долговых обязательств»[2].
Социальный раскол и падение Римской Республики начались с ее блестящих военных успехов, когда «легкие лавры и богатая добыча в Азии предоставлялась исключительно самым родовитым аристократам»[3]. В то же самое время на другом конце социальной лестницы происходило массовое разорение мелких земельных собственников, вынужденных продавать свои земли богатым латифундистам. В результате, отмечает Т. Моммзен, «римское гражданство, прежде бывшее общиной свободных и равных людей, все заметнее и заметнее распадалось на два класса: господ и рабов – и в одном развивалось равнодушие к нижестоящим, в другом ненависть и озлобление…»[4].
Одновременно произошел еще один раскол – раскол в римской элите: на родовую римскую аристократию и новую (плебейскую) аристократию, сколотившую свои состояния на военных поставках, спекуляциях, торговле и т.п. Это разделение последовало, вероятно, за одним из первых антикоррупционных законов, которым стал акт от 218 г. до н.э. запрещавший сенаторам и их сыновьям принимать участие в казенных подрядах и вести заморскую торговлю. Правда, как отмечает Т. Моммзен, практического значения этот закон не имел, поскольку аристократия легко обходила его. Зато этот закон был чрезвычайно богат последствиями поскольку он разделил властвующую аристократию от чисто финансовой, между которыми в последствии развернется непримиримая борьба за власть[5].
Хотя пока Республика была на подъеме и в нее поступали огромные доходы от непрерывного расширения, римлянам было не до внутренней борьбы. Своего расцвета Римская Республика достигла во II в. до н.э. К этому времени, отмечает Т. Моммзен, «стремление к приобретению богатства, к увеличению своего благосостояния охватило мало по малу всю нацию… Богатства частных лиц были громадны, и состояние какое в Греции имел лишь один богатейший человек, в Риме считалось самым средним»[6]. Вместе с ростом богатства, социального расслоения и колоссальным развитием во II в. до н.э. денежного хозяйства «во все стороны общественной жизни проникла глубокая безнравственность, человеколюбие и патриотизм сменились господством подлейшего эгоизма»[7].
«Началась общая дезинтеграция государства, - отмечает Дж. Фрейзер, - Связи государства и семьи ослабли, общество постепенно расслаивалось, распадалось на отдельные элементы и, таким образом, вновь впадало в варварство, ибо цивилизация существует лишь благодаря активному сотрудничеству граждан и их желанию подчинить собственные интересы общему благу. Мужчины отказывались защищать свою страну и даже продолжать род»[8].
Моральные устои римской жизни, согласно историку Саллюстию, писавшему в середине I в. до н.э., начали рушиться после гибели Карфагена, в 146 г. до н.э.[9]. По словам другого римского историка Полибия, Римская Республика достигла величия благодаря добродетели своих политических лидеров и вступила в полосу упадка, когда порожденные победами излишества привели к нравственной деградации их потомков[10].
«Нравы, - по словам Т. Моммзена, - падали с ужасающей быстротой», что выразилось, прежде всего, в «страшном» усилении роскоши...», одновременно «быстро стало общераспространенным явлением бессовестное взяточничество… процветала «недобросовестность в торговле и подрядах». «Римляне теряли то стремление работать, которое было прежде общим…»[11]. «Расшаталась вся администрация, в полный упадок пришли и армия и флот, не являлось уже больше желающих служить… а единственной мыслью правительства стало стремление сохранить приобретенные привилегии»[12].
«В управлении провинциями олигархия, - по словам Т. Моммзена, - достигла предела злоупотреблений, далее которого на Западе никогда не шли. Потомки людей, которые некогда удивляли жителей чужих стран своею честностью и умеренностью, действовали теперь в провинциях, как организованная шайка разбойников… целые области были доведены до крайней бедности, почти до обнищания». «Не только отдельные лица, но целые города были у них в долгу... От этих ростовщиков провинции страдали столько же, как от управления чиновников… В Сирии многие города стояли совершенно пустые…»[13].
Прогрессирующая одновременно коррупция в Риме, со времен Гиббона, рассматривалась как неотъемлемая часть истории его гибели. Воровали все – от командиров до чиновников «службу все связывали с возможностью набить себе карман, и умеренное казнокрадство считалось более или менее в порядке вещей»[14]. «Cтало как бы признанным порядком вещей, что чиновникам предоставлялось сколь можно больше грабить и притеснять провинции, а затем, путем подкупа судей, они как бы вносили вознаграждение в пользу членов партии… и не подвергались никакой ответственности…, - отмечал Т. Моммзен, впрочем и, - тот «народ», который толкался в Риме на площади и избирал должностных лиц, сам был ничуть не лучше сената»[15].
Республиканское правительство неоднократно пыталось бороться с растущим социальным расслоением, о чем говорят, например, законы о роскоши, которые вводились в течение II в. до н.э. В соответствии с ними предметы роскоши облагались высокими налогами, были также строго регламентированы званые обеды и ужины; ограничен вес драгоценностей, которые дозволялось носить на публике; количество серебряных предметов в доме и т.д.[16]. Однако законы дали слишком малый эффект, зато вызвали массовое недовольство зажиточных граждан, и вскоре были отменены.
«Нигде, быть может, не было более неравномерного распределения капиталов, чем в Риме последних лет республики, - считал Т. Моммзен, - Людей среднего состояния здесь совершенно не встречалось, были лишь миллионеры и нищие, и первых было не более 2000 семей. Богатый человек, проматывающий плоды труда своих рабов или отцовские капиталы пользовался почетом, а человек, честно зарабатывающий себе пропитание трудом, находился в презрении… Бедность считалась единственным пороком, почти преступлением. Деньгами можно было достичь всего и в тех редких случаях, когда кто-нибудь отказывался от подкупа, на него смотрели не как на честного человека, а как на личного врага»[17].
«Блесящее вырождение нравов выразилось и в том, что оба пола как бы стремились перемениться ролями, и в то время как молодые люди все менее и менее проявляли серьезные свойства, женщины все более эмансипировались… И тут и там мы видим полное падение семейной жизни… одинаковую склонность к праздности и стремление к доступной роскоши»[18]. «Ближайшие к Риму местности были заняты роскошными виллами богачей, с обширными садами и парками…»[19]. «Теперь богачи рабовладельцы стремились лишь к обогащению, солдаты не хотели повиноваться, командиры были или безрассудно самоуверенны, или трусливы, демагоги только разжигали дурные страсти толпы»[20].
Замедление расширения Республики немедленно привело к обострению борьбы за власть, и прежде всего за перераспределение сокращающегося притока богатств. Противостоящие силы к этому времени определились в двух политических партиях: «оптиматов» (аристократии) и «популяров» (демократов). И в это самое время «государство шло к полному упадку, но никто не понимал, что опасностью грозит не недостатки политической конституции, а социальные и экономические условия», - отмечал Т. Момзен[21]. «Умирало старое государство от давних и глубоких социальных язв…»[22].
Начиная с падения Карфагена в 146 г. до н.э. Римская Республика уже окончательно выродилась в плутократическое общество, где власть действовала не в интересах римлян, а только и исключительно в интересах узкой группы привилегированной олигархии.
Последствия правления плутократии не заставили себя ждать и уже в начале I-го в. до н.э. Римская Республика вступает в эпоху одной из самых длительных в истории гражданских войн. «Гражданский раздор, - писал Гай Саллюстий, - потряс все, подобно землетрясению»[23]. В это время, отмечает Т. Моммзена, «огромное большинство возложило свои надежды на демократию и этим дало ей силы победить. Но и демократия оказывалась бессильно взять в руки руководство всем государством…»[24]. «Даже очень плохое правительство все же неизмеримо лучше той анархии, какая немедленно создалась едва власть перешла в руки партии, которая называла себя демократической и сулила, что наступит чуть ли не золотой век, лишь только дана ей будет эта власть»[25]. Однако «демократическая партия, так как и всякая другая, умела выставлять принципы, но применить их на деле или не желала или не могла»[26].
* * * * *
* * * * *
* * * * *
[1] Ростовцев М…, т.1, с.95.
[2] Ростовцев М…, т. 1, с. 20.
[3] Моммзен Т…, с. 285.
[4] Моммзен Т…, с. 176-177.
[5] Моммзен Т…, с. 176.
[6] Моммзен Т…, с. 175.
[7] Моммзен Т…, с. 174, 176.
[8] Дж. Фрейзер. The Golden Bough, часть IV «Адонис, Аттис, Озирис», т. 1.
[9] Хизер П…, с. 159.
[10] Хизер П…, с. 692.
[11] Моммзен Т…, с. 179-180.
[12] Моммзен Т…, с. 200.
[13] Моммзен Т…, с. 364.
[14] Хизер П…, с. 159.
[15] Моммзен Т…, с. 285.
[16] Робер Ж. Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений. Москва, 2006, с.113, 156.
[17] Моммзен Т…, с. 360.
[18] Моммзен Т…, с. 361.
[19] Моммзен Т…, с. 359.
[20] Моммзен Т…, с. 287.
[21] Моммзен Т…, с. 201-202.
[22] Моммзен Т…, с. 259.
[23] Саллюстий Г. Югуртинская война, 41. http://www.yuri-kuzovkov.ru
[24] Моммзен Т…, с. 287.
[25] Моммзен Т…, с. 225.
[26] Моммзен Т…, с. 297.