Декрет СНК «Об Организации Рабоче-крестьянской Красной Армии» от 15 (28) января 1918 г. провозглашал: «Старая армия служила орудием классового угнетения трудящихся буржуазией. С переходом власти к трудящимся и эксплуатируемым классам возникла необходимость создания новой армии, которая явится оплотом Советской вла­сти в настоящем, фундаментом для замены постоянной армии всенародным вооружением в ближайшем будущем и послужит поддержкой для грядущей социалистической революции в Европе»[1].

Создание «рабоче-крестьянской армии» строилось на добровольной основе из «наиболее сознательных и организованных элементов трудящегося класса». «Но, – как отмечал Деникин, - формирование новой классовой армии шло неуспешно, и совету пришлось обратиться к старым организациям: выделялись части с фронта и из запасных батальонов соответственно отсеянные и обработанные, латышские, матросские отряды и красная гвардия, формировавшаяся фабрично-заводскими комитетами»[2].

Необходимость создания полноценной армии возникла с началом иностранной интервенции и развертыванием гражданской войны: «большевистская вооруженная сила», отмечал в этой связи Н. Головин, начала создаваться «вследствие первого Кубанского похода Добровольческой армии»[3]. Всеобщая воинская повинность была введена весной 1918 г. на V съезде Советов. Одновременно решение съезда постановляло: «Хулиганские элементы, которые грабят и насилуют местное население или устраивают мятежи, шкурники, трусы, дезертиры, которые покидают боевые посты, должны караться беспощадно»[4]. Обязанность всех граждан защищать социалистическое отечество была закреплена в Конституции РСФСР 1918 г.[1]

Основу Красной Армии на первом этапе составила Красная гвардия, которая к моменту Октябрьской революции насчитывала около 100 тысяч человек, раскиданных более чем по 100 городам. Не считая отрядов рабочей милиции, создаваемых местными Советами. К Красной Армии присоединялись разношерстные, зачастую анархистские, полупартизанские отряды экзальтированных революцией солдат и матросов, вчерашних крестьян, которые, как и крестьяне грабили в деревнях и мстили своим «обидчикам», и в первую очередь офицерам.

В октябре В. Ленин выдвинул требование о создании трехмиллионной Красной Армии. К концу 1918 г. в стране действовал 7431 военкомат. Однако для экипировки и оснащения трех миллионов солдат у Советов не хватало около двух миллионов винтовок, поч­ти двух с половиной миллионов шинелей и сапог...[7]. Однако главной проблемой, с которой столкнулись большевики, было отсутствие профессионального командного состава. Без него создание Красной армии было невозможно и уже в марте 1918 г. СНК узаконил призыв в Красную Армию «военных специалистов» из бывших офицеров царской армии.

«Если бы мы не взяли их на службу и не заставили служить нам, мы не мог­ли бы создать армию..., - отмечал Ленин, - И только при помощи их Красная ар­мия смогла одержать те победы, которые она одержала... Без них Красной армии не было бы... Когда без них пробовали создать Красную армию, то получалась партизанщина, разброд, получалось то, что мы имели 10 -12 миллионов штыков, но ни одной дивизии, ни одной годной к войне дивизии не было, и мы не способны были миллионами штыков бороться с ничтож­ной регулярной армией белых»[8].

Но еще до принудительной мобилизации, в первые дни наступления немецких войск, в феврале 1918 г. в Красную Армию вступило добровольно свыше 8 тысяч бывших офицеров и генералов[9]. Часть офицеров выступила на стороне «красных», уже на следующий день после Октябрьской революции. Причина этого, по словам Троцкого, заключалась в том, что «большое число офицеров, которые не разделяли наших (большевистских) поли­тических взглядов, но, связанные со своими частями («loyalement attaches»), сопутствовали своим солдатам на поле боя и управляли военными действиями против казаков Краснова»[10]. На деле мотивы вступления многих офицеров в Красную Армию были видимо глубже и скорее связывали офицеров «loyalement attaches» не столько с солдатами, сколько со своей страной и ее народом.

Примером в данном случае может служить ген. генштаба А. Балтийский, один из первых вступивший в Красную армию, который объяснял свое решение тем, что и он, «и многие другие офицеры, шедшие по тому же пути, служили царю, потому что считали его первым среди слуг отечества, но он не сумел разрешить стоявших перед Россией задач и отрекся. Нашлась группа лиц, вышедших из Государственной Думы, которая взяла на себя задачу продолжать работу управления Россией. Что же! Мы пошли с ними... Но они тоже не справились с задачей, привели Россию в состояние полной разрухи и были отброшены. На их место встали большевики. Мы приняли их как правительство... и пришли к полному убеждению, что они правы, что они действительно строят государство»[11].

Легендарный ген. А. Брусилов дополнял: «Понять мне их трудно. Я не сочувствую тем, кто разжигает братоубийственную борьбу. Но я считаюсь с интересами народа и твердо знаю: кто выступает против него, под любыми лозунгами и любыми фразами, - тот авантюрист. Правда, в конечном счете, всегда за народом, этому учит история». «Мы с вами принадлежим к очень небольшой части населения, которая, в силу разных обстоятельств, руководила, направляла жизнь государства, вырабатывала политику. Причем в последние десятилетия делала это настолько скверно, что завела страну в военный и экономический тупик». «Я подчиняюсь воле народа, он вправе иметь правительство, которое желает. Я могу быть не согласен с отдельными положениями, тактикой Советской власти, но, признавая здоровую жизненную основу, охотно отдаю силы на благо горячо любимой Родины»[12],[2].

Бывший военный министр В. Сухомлинов в 1924 г. издал в Берлине свои «Воспоминания», которые закончил следующим образом: «Залог для будущей России я вижу в том, что в ней у власти стоит самонадеянное, твердое и руководимое великим политическим идеалом (коммунистическим) правительство... Их мировоззрение для меня неприемлемо. И все же медленно и неуве­ренно пробуждается во мне надежда, что они приведут русский народ, быть может, помимо их воли, по пра­вильному пути к верной цели и новой мощи... Что мои надежды являются не совсем утопией, доказывает, что такие мои достойные бывшие сотрудники и сослуживцы, как генералы Брусилов, Балтийский, Добровольский, свои силы отдали новому правительству в Москве. Нет никакого сомнения, что они это сделали, убедив­шись в том, что Россия и при новом режиме находится на правильном пути к полному возрождению»[13].

Однако основная часть офицеров пришла в Красную Армию не добровольно, а по мобилизации. Среди причин поступления офице­ров на службу к большевикам, были и чисто материальные: офицеры были лишены всех видов пенсий и таким образом, вместе с семьями, всех средств к существованию[14].

В декабре 1918 г., как и в Белой армии, в Красной была открыта Военная академия генерального штаба[4]. Аналогично Белой армии, в Красной начала создаваться сеть военных училищ. За 1918—1920 годы было открыто более 150 школ и курсов и т.п., действовало 6 академий (Генштаба, артилле­рийская, инженерная, медицинская, военно-хозяйственная и морская)[18]. Среди преподавателей в военно-учебных заведениях бывшие офицеры со­ставляли свыше 90% всего персонала[19]. Часть бывших офицеров занималась обобщением опыта Первой ми­ровой войны, для чего 13 августа 1918 г. была создана Во­енно-историческая комиссия[5].

Бывшие офицеры составляли около 90% командующих фронтами, армиями, дивизиями Красной армии, более - 50% командиров от батальона до взвода, и почти - 100% штабных должностей всех уровней. Ими же были, все начальники артиллерии, связи, инженерных и саперных частей, командиры кораблей[20]. Бывшие офицеры составляли 2/3[6] всего командного состава[21]. При этом по данным А. Кавтарадзе, среди бывших офицеров «членов партии большевиков насчитывались буквально единицы. Реввоенсовет Республики отмечал в 1919 году, что, «чем выше была командная категория, тем меньшее число коммунистов мы могли для нее найти...»[22].

Тем не менее, как указывает, далекий от симпатий к большевикам историк С. Волков, «в целом благодаря мобилизации офицеров красным удавалось иногда даже превосходить своих противников по качеству ком­состава»[23]. «Не говоря уже о петлюровцах и других национальных армиях, встречаются подобные мнения и относительно армии Колчака: «Красная армия всегда имела над нами решающее преимущество, ибо ее командный состав был, с одной стороны, опытен, а с другой — вынужден подчиняться строгой дисциплине»[24]. Дисциплина и «преданность» офицерского корпуса обеспечивалась поистине драконовскими методами. Так, например, Ленин требовал: «усилить взятие заложников буржуазии и семей офицеров ввиду учащения измены»[25]. Он считал, что «позором было бы колебаться и не расстреливать за неявку» офицеров по мобилизации. Приказом Троцкого в конце 1919 г. семьи служивших в Красной Армии военспецов объявлялись заложниками[26].

Условия службы бывших офицеров были крайне тяжелыми. По мнению ген. М. Бонч-Бруевича, «перелом в настроении офицерства и его отношении к Красной армии было бы легче создать, если бы не непродуманные действия местных исполкомов, комендантов городов и чрезвычайных комиссий»[27].

В начале гражданской войны, во время успехов белой армии, большинство офицеров переходило из Красной армии в Белую, но в конце войны ситуация изменилась на прямо противоположную. По данным А. Валентинова, «только «На Кубани и в Новороссийске сдалось в общей сложности 10 000 офицеров. Почти все якобы живы. Советская власть будто бы прилагает все усилия, чтобы привлечь их на свою сторону. Многие уже служат в крас­ных армиях. Ведущих, впрочем, агитацию против больше­виков беспощадно расстреливают»[31].

Красный командарм А. Егоров отмечал неясные симпатии к Советам, которые наблюдались и у довольно широкого слоя казачьего офицерства. «В силу этого в январе и феврале 1919 г. казачество целыми полками сдавалось и переходило на сторону красных. Так, 31 января в районе станицы Алексеевской на участке 15-й дивизии сдались добровольно в полном составе 23-й, 24-й, 26-й, 27-й и 39-й казачьи полки...»[32].

С развитием польской интервенции, переход и вступление в Красную Армию бывших царских офицеров стал принимать массовый характер. Весной 1920 г. «Правда» обратилась с призывом к русским офицерам выступить против «польской контрреволюции». В состав созданного большевиками «Особого совещания…» вошли известные царские генералы А. Зайончковский, А. Поливанов, А. Цуриков и А. Брусилов. Они обратились с воззванием «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились»: «В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старые боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку Россию»[33].

Психологию офицеров и генералов, перешедших на сторону большевиков, в определенной мере выражал А. Брусилов: «Правительства меняются, а Россия остается, и все мы должны служить только ей по той специальности, которую избрали. Власть зависит от народа, пусть народ и решает. А мы все, от солдата до генерала, исполнители его воли»[34]. Отвечая на обвинения "белых" однокашников, бывший начальник штаба верховного главнокомандующего ген. М. Бонч-Бруевич писал: «Суд истории обрушится не на нас, оставшихся в России и честно исполнявших свой долг, а на тех, кто препятствовал этому, забыв интересы своей Родины и пресмыкаясь перед иностранцами, явными врагами России в ее прошлом и будущем».

Бесплатные реквизиции, называвшиеся в Белых армиях «само­снабжением», существовали в Красной армии только в первый год. В дальнейшем «красноармейцам на фронте отдан строжайший приказ не трогать населения и за все взятое платить по установленной таксе. Адмирал (Колчак) несколько раз отдавал такие же приказы и распоряжения, но у нас, - сокрушался военный министр его правительства А. Будберг, - все остается писанной бумагой, а у красных подкрепляется немедленным расстрелом виновных»[39]. В Красной армии с 1919 г. реквизиции произ­водились особым органом снабжения, во главе которого стоял ответственный и подлежавший контролю партийный работник. Избавить население от насилий и грабежей они, конечно, не смо­гли, отмечал Р. Раупах, но это были уже наказуемые злоупотребления, а не руково­димое и поощряемое начальством повальное ограбление городов и сел, ставшее бичом населения территорий, занятых белыми[40].

Красная армия поначалу сильно страдала от дезертирства, часто массо­вого, целыми частями, когда неподготовленные и не сколоченные красные части проявляли в бою мало устой­чивости. Попытка использования заградотрядов не решала проблемы, а лишь усугубляла ее - ожидавший отступающих в тылу пулеметный огонь побуждал их переходить к неприятелю иногда целыми полками. На второй год войны, по словам Раупаха, наступил, однако, перелом и в этом отно­шении. Весной 1919 г. Сталин доносил Ленину, что дезер­тиры стали возвращаться к красным тысячами, и массовые перебежки прекратились совсем[49].

Подчеркивая отличия Белой армии от Красной, английский историк П. Флеминг, отмечал: «Красная армия столкнулась практически с теми же проблемами, что и ее противники, но с большей энергией и упорством взялась за их решение. Не хватало вооружения, поскольку остановились почти все заводы и фабрики, но зато были приняты меры к тому, что бы имевшееся вооружение попадало к тем, кто непосредственно участвует в боях. Поразительно высокий процент дезертиров сокращался разумными и относительно гуманными методами… Зимой 1918 г. Троцкий заявил, что все внимание следует уделить улучшению кадров, а не заниматься фантастическими схемами реорганизации; каждое воинское соединение должно регулярно получать свою норму довольствия; солдаты должны научиться чистить сапоги. Армии Колчака постоянно реорганизовывались, за четырнадцать месяцев Военное министерство десять раз переходило из рук в руки, но у солдат до сих пор не было ни сапог, ни гуталина»[50].

О впечатлении, которое произвели на французов их столк­новения с красными частями, писал бывший российский военный агент в Сербии полковник генерального штаба Энкель, близко сопри­касавшийся со ставкою ген. Франше д'Эспере. По словам французов, красные проявляли все качества, присущие первоклассным войскам, и двинутые против них танки не произ­вели никакого впечатления и, несмотря на огромные потери с их стороны, были ими захвачены. Еще более удивляло французов, сообщает полковник Энкель, умение быстро водворять и поддерживать строжайший порядок в занимаемых ими городах[51]. Военный министр колчаковского правительства Будберг признавал: «несомненно… красные превосходят нас упорством командования и маневренностью… Это делает красных менее чувствительными к обходам и прорывам и придает их фронтам известную стойкость…»[52].

«Гражданская война, - отмечал член колчаковского правительства Гинс, - заставила народных комиссаров создать дисциплинированную военную силу. Те бесформенные и недисциплинированные банды, которые давали отпор чехам, а затем народной сибирской армии, в 1919 г. сменились регулярными войсками»[53]. Большевики, продолжал Гинс, за исключением новых названий полностью сохранили прежний воинский устав: «Сущность внешней военной дисциплины, выражающаяся в однообразии действий и обязательности, создающих механичность поступков, всецело сохранена уставом Рабоче-крестьянской Армии. Все же главное содержание устава, ставящее солдат в подчинение строгому распределению времени и общему режиму военной дисциплины, осталось и вовсе без изменения»[54].