Индустриализация, первая попытка

Если же Англия лет 50 фритредерствует в наше время, то нельзя забыть, что лет 200 в ней действовал усиленный протекционизм, начало которому положено навигационным актом (1651 г.), что она и поныне превосходит другие страны промышленно-торговым развитием, выросшим на почве протекционизма.

Д. Менделеев, 1891 г.

Отличительной особенностью индустриализации России являлась ее огромная зависимость от государства, можно даже утверждать, что своим появлением российская промышленность была обязана не столько частной инициативе, сколько целенаправленной государственной политике. Российские и зарубежные исследователи практически единодушны во мнении, что в России, говоря словами Р. Мантинга, «государство было исключительно важным фактором экономической жизни, по европейским или североамериканским стандартам — прямо-таки чрезвычайным»[1]. Российское «государство в значительной мере узурпировало ту роль, которую в Англии играли предприниматели», - вторил Т. МакДэниел[2]. И даже по сравнению с Германией, по словам В. Мау и И. Стародубровской, российская промышленность находилась в значительно большей зависимости от государства[3].

Петр I объяснял необходимость сильной государственной опеки тем, что «понеже всем известно, что наши люди ни во что сами не пойдут, ежели не приневолены будут»[4]. И действительно «43% промышленных предприятий, основанных во времена Петра I, были построены на средства казны... Для строительства новых ма­нуфактур промышленникам предоставлялись ссуды, различ­ные льготы и монополии. В частные руки на льготных условиях передавались казенные мануфактуры. Поощрялось создание промышленных компаний, причем нередко это про­исходило под прямым нажимом государства. Так, в 1712 г. Петр I направил следующее указание Сенату «завод сукон­ной размножать не в одном месте, так чтоб в пять лет не по­купать мундиру заморскова, а именно, чтоб не в одном месте завесть и, заведчи, дать торговым людям, собрав кумпанию, буде волею не похотят, хотя в неволю, а за завод деньги брать погодно с легкостью, дабы ласковей им в том деле промыш­лять было»[5].

Для ослабления внешней конкуренции правительством устанавливались повы­шенные тарифы на товары, ввозимые из-за границы. Покровительственная политика Петра I, по словам исследователей, дала ощутимые резуль­таты. Если в конце XVII в. в России насчитывалось лишь два-три десятка мануфактур, то к 1725 г. их число возросло до двухсот. «Таким образом, первая попытка форсированной индустри­ализации страны была делом государственным. Это дало осно­вание В. Ключевскому определить политику Петра I в отношении мануфактур как «казенно-парниковое воспитание промышленности»»[6].

Очередной этап развития российской промышленности начнется на следующий год после подписания Тильзитского мира с Наполеоном, когда Россия будет вынуждена присоединиться к континентальной блокаде Англии. В результате ввоз английских товаров в Россию практически прекратится. И уже в 1808 г. в России будет основана первая прядильная фабрика, а в 1812 г. их только в Москве будет одиннадцать. Общее количество всех фабрик к 1814 г. увеличится почти на треть с 2332 до 3253[7]. Этот рост прервался в 1815 г., когда на Венском конгрессе, по настоянию Англии, Александр I согласился ослабить суровость таможенного тарифа России.

Уже в 1816 г. были отменены многие из прежних запрещений, а в 1819 г. издан новый чрезвычайно льготный тариф, которым не замедлили воспользоваться иностранцы, навезшие массу товаров в Россию. Для российских промышленников и торговцев, по словам современников событий, отмена таможенных пошлин оказалась более роковой, чем нашествие Наполеона[8]. В результате, - отмечал С. Витте, - получилось в короткое время полное крушение юной русской промышленности, выросшей под влиянием покровительственной системы»; «многие из существовавших фабрик и заводов принуждены были закрыться. Одновременно с этим выяснилось, что иностранные правительства вовсе не намерены ввести у себя свободу торговли, о которой говорилось на Венском конгрессе. Все эти обстоятельства побудили правительство издать в 1822 г. новый тариф строго запретительного характера»[9].

Результат не замедлит сказаться - количество фабрик и занятых на них рабочих к 1828 г. по сравнению с 1812 г. практически удвоится[10]. М. Покровский, не являвшийся сторонником протекционизма, объяснял это явление падением европейских цен на зерно в начале 1820-х гг., что вызвало переток капитала из сельского хозяйства в промышленность «Это почти общее направление нынешнего времени», - отмечал современник событий[11]. Но именно протекционизм, создал условия для такого перетока, обеспечив скачкообразный рост ткацкой промышленности России. Всего за пять лет 1820-25 гг. производство разных видов сукна в России увеличилось в среднем в 4 раза[12].

Успехи промышленников привели к тому, что в 1826 г. в проекте «закона о состояниях» Николай I сделал «попытку создать из крупного купечества нечто вроде промежуточного сословия между дворянством и податными классами, притом ближе к первому, чем к последним…»[14]. Кроме этого был предпринят ряд дополнительных «покровительственных» мер: организация мануфактурных выставок (первая в 1829 г. в Петербурге), учреждение Технологического института, а позже – реальных гимназий, для образования купеческих детей[15]. Российская текстильная продукция начала вытеснять английскую не только с отечественного рынка, но и конкурировать с нею на азиатских.

А в 1837 г. была построена первая в России железная дорога между Петербургом и Царским Селом. Посетивший Россию в 1839 г. А. Кюстин проводил параллель между Петром I и Николаем I, и она, по мнению М. Покровского была не случайна: «Николаевская эпоха, как и петровская, представляет собою крупный этап в раз­витии русского капитализма… Отдав российское дво­рянство под надзор полиции, Николай ласкал купечество и - ка­жется, первый из русских царей - посетил нижегородскую яр­марку…»[16].

Промышленный рост был поддержан ростом зернового вывоза, который с 1836 по 1838 г. более чем удвоился[17]. Однако дальнейшее накопление русских капиталов было остановлено обвальным, почти 4-х кратным, спадом экспорта в 1840-х гг. Выходом могло бы стать привлечение иностранных инвестиций, однако, по словам М. Покровского, «Страх перед вторжением в Россию европейских капиталов, с точки зрения тех, кто правил страною при Николае, имел хорошие основания: вся «система» Николая Павловича могла держаться, как консерв, только в герметически закупоренной коробке. Стоило снять крышку — и разложение началось бы с молниеносной быст­ротой…»[18].

Крымская война окончательно добила русскую промышленность. Из-за войны торговая жизнь в портах Черного и Балтийского морей практически замерла. «Едва уменьшилась наша вывозная тор­говля, — писал в апреле 1855 г. Кошелев в записке, представ­ленной им Александру II, — и она, составляющая менее чем двад­цатую часть наших денежных оборотов, так подавила всю внутрен­нюю торговлю, что чувствуется тяжкий застой везде и во всем. При неурожае, почти повсеместном, цены на хлеб во всех хлебородных губерниях низки, крестьяне и помещики едва в состоянии уплатить подать и внести проценты в кредитные установления. Мануфакту­ристы уменьшили свои производства, а торговцы не могут сбыть на деньги свои товары»[19]. За годы войны в 13 раз сократился вывоз хлеба и в 8 раз — льна. Война ограничила импорт машин, объем его уменьшился в 10 раз, хлопка в 2,5 раза. Это привело к резкому сокращению производства. В 1854 г. в России наблюдалось банкротство многих фабрикантов и торговцев. Одновременно в центральных губерниях значительно повысились продовольственные цены. Так, цена ржаной муки выросла на 50%, пшеницы — на 75%, гречневой крупы — на 97%, картофеля — на 92%[20].

Экономический кризис, вызванный Крымской войной и падением европейских цен на хлеб, побудил правительство к поиску новых путей развития. И взгляд его остановился на примере Англии, самой передовой страны того времени и победительнице в войне. Великобритания к этому времени уже полностью перешла к свободе торговли: таможенный тариф там был впервые понижен еще в 1823 г., а в 1846 г. были отменены знаменитые хлебные законы. Россия ввела фритрейдерский тариф в 1857 г., что нашло горячую поддержку внутри страны: «Финан­сово-экономическая литература 60-х годов, - отмечает М. Покровский, - дает почти сплошной хор фритредеров, — голоса протекционистов почти не были слышны…»[21]. В 1868 г. фритрейдовский тариф 1857 г. был еще более снижен.

Привлекательность фритрейда, по словам «Экономического указателя» Вернадского, самого популярного журнала этого рода в те дни, заключалась в том, что «при свободе торговли положение государств земледельческих — самое выгодное, и, следовательно, Россия как представительница этих государств при осуществлении идеи о свободе торговли имела бы если не первенство, то, по крайней мере, огромный вес в системе мировой промышленности и торговли... Две крайние точки в системе современной производительности Европы составляют два государства — Россия и Англия, первая — в полном смысле слова земледельческая держава, вторая — мануфактурная. Обширность России, качество ее земли делает ее обильным, можно сказать, неисчерпаемым источником сельс­ких произведений... обрабатывание этих самых произведений, со­общение им первой, необходимой для употребления формы долж­но быть естественным занятием России»[24].

При этом в отличие от 1816 г., «фритредерский тариф 1868 г., - отмечал А. Финн-Енотаевский, - не убил русского предприниматель­ства; напротив, если судить по цифрам вновь открывавшихся крупных предприятий (акционерные компании), он даже дал ему весьма сильный толчок к поступательному движению»[25]. Выплавка чугуна — верный показатель положения металлургического производства — за 10 лет, с 1862 по 1872 гг., поднялась с 15 до 24 млн. пудов[26], А протяженность железнодорожных путей за 6 лет с 1867 по 1873 гг. выросла в 3,4 раза[27]. Правда этот рост обеспечивал не столько фритрейд, сколько доходы от постоянно увеличивавшегося вывоза хлеба: более чем в 5 раз, по сравнению  с 1840-ми гг. и в – 2, по сравнению с 1862-63 гг., на фоне относительно постоянных средних европейских цен на хлеб.

Реальным же следствием введения фритрейда стал быстрый рост импорта, по данным П. Байроха, в течение 1869-1879 гг. в среднем на 9% ежегодно. Например, английский ввоз в Россию за те же 6 лет с 1867 по 1873 гг. вырос в 2,3 раза[28]. Но главное, период процветания окажется очень недолгим и уже с 1873 г. страна начнет погружаться в глубочайший экономический кризис:

Крах следо­вал за крахом: в округе одного московского коммерческого суда за 1876 г. было 113 дел о несостоятельности с общим пассивом в 31¹/₂  млн. р.[29] «С середины 70-х годов до середины 80-х, - пишет М. Покровский, - мы видим кризис, денеж­ный и промышленный, прервавшийся только на два-три года, непосредственно после русско-турецкой войны, когда российскому капитализму было впрыснуто возбуждающее в виде подрядов и по­ставок, связанных с войною, и обусловленных ею же выпусков но­вых кредитных билетов не на одну сотню млн. руб. Но очень скоро возбуждающее перестало действовать, — и российское предпри­нимательство вновь сникло…»[30].