Хорошо поставленная пропаганда должна далеко опере­жать развитие политических событий. Она должна расчи­щать дорогу для политики и подготавливать общественное мнение незаметно для него самого. Прежде чем полити­ческие намерения превратятся в действия, надо убедить мир в их необходимости и моральной оправданности.

Э. Людендорф[1]

Американские дипломаты в СССР находились на переднем крае той войны. По словам американского историка Д. Данна, «Они смотрели на Сталина с близкого расстояния. Они видели перед собой убийцу, лжеца, злостного противника Соединенных Штатов и плюрализма вооб­ще. В сталинской политике они также усматривали как черты рус­ского национализма, так и марксизма-ленинизма. Они отказыва­лись принимать логическое противопоставление, предложенное сторонниками концепции Рузвельта, из которого следовало, что, поскольку Сталин - русский националист, он не может быть также идеологом коммунизма. Они не находили у Сталина ни одной черты, которую ему можно было бы извинить, за исключением противостояния чуме нацизма. Они отказывались закрывать глаза на сталинские преступления и требовали, чтобы политика Рузвель­та изменилась перед лицом угрозы сталинизма»[2].

Пове­ренный в делах США в России Л. Гендерсон в коммюнике к госсекретарю Халлу по случаю третьей годовщины установления американо-советских отно­шений, утверждал, что основная проблема, состояла «в стрем­лении советского правительства к «установлению Союза Все­мирных Советских Социалистических Республик». Далее, по мере продвижения к этой цели, советские власти надеялись, что Соединенные Штаты и другие государства будут сотрудни­чать с ними: участвовать в мерах по предотвращению угрозы безопасности их страны, молчаливо поддерживать мировую революцию и оказывать им техническую и финансовую подде­ржку, чтобы Советский Союз мог стать «самодостаточной ми­ровой державой»»[3].

По мнению Д. Данна, американские дипломаты - «были умные, опытные и профессиональные люди, но каждый из них пришел к заключению, что американская политика по отношению к Кремлю в 1937 г. была слишком доверчива, слишком оптимистична и слишком наивна. Они были сторонниками уравновешенной, жесткой, морально объективной, взаимно обязываю­щей и взаимовыгодной политики. Три главные фигуры - Кеннан, Боулен и Гендерсон - пришли к заключению, что Москва стремится к экспансии, в силу приро­ды своей относится к США с подозрением, не доверяет американской дружественной политике, которую воспринимает, как признак двуличности»[4].

Все три американских дипломата «соглашались в одном: надежды на будущее развитие Советского Союза, связанные с концепцией Рузвельта, не подтверждаются. С их точки зрения Советский Союз не был развивающимся демократическим государством, а был тоталитарной империей, которая стремилась к модернизации, чтобы уничтожать демократические страны, такие как США, которые Москва считала уг­розой»[5]. Сотрудник Восточноевропейского отдела Госдепартамента Ч. Боулен утверждал в 1938 г.: «Кремль не стремится к сердечным отношениям с капиталистическими правительствами на постоянной основе, скорее - на временной основе, в виде необходимости, продиктованной более неотложными задачами советской политики». Боулен подчеркивал, что единственный приемлемый рабочий подход по отношению к Кремлю должен быть построен на эгоизме. Политика дружбы, не построенная на общих принципах, будет бесполезна»[6].

Общее настроение американского дипкорпуса в СССР было сформировано еще во времена Буллита - первого американского посла в Советском Союзе. Буллит прибыл в Москву по его словам с убеждением, что «отныне открывается эра самого дружеского и активного сотрудничества» между США и СССР[7]. Однако скоро его настроение сменилось на прямо противоположное. Он «предлагал, чтобы Соединенные Шта­ты перестали проводить «мягкую» политику по отношению к Москве и переходили к «жесткой» до тех пор, пока «атмосфе­ра не станет благоприятной»»[8]. С точки зрения Буллита, «сове­тские попытки встать в один ряд с Западом были циничными и конъюнктурными. В 1936 г. он писал госсекретарю Халлу, что коммунисты стараются сблизиться с «демократами, чтобы в дальнейшем поставить этих демократов перед расстрельной командой»»[9]. После назначения во Францию Буллит «продолжал критиковать политику Рузвельта по отношению к Москве как тщетную и контрпродук­тивную. Он заявлял, что Советский Союз – идеологическое государство, по своей сущности враждебное США, что Сове­тская империя была преемницей Российской империи и как  таковая имела тенденции, бросающие вызов американской демократической традиции, и что Сталин - всемогущий диктатор, который не подлежит обычной интерпретации и обращению, исходя из общепринятых человеческих норм»[10].

Впрочем не все американские дипломаты разделяли подобные настроения. Так, например, другой американский посол У. Додд следующим образом отзывался о своих коллегах по дипкорпусу: «Болгарский посланник поразил меня своим либерализмом и осведомленностью в европейских делах… он обнаружил такую широту взглядов и понимание международного положения, каких я не встречал ни у одного из знакомых мне американских послов: ни у Буллита в России, ни у Кудахи в Польше, ни у Лонга в Италии… я убежден, что аккредито­ванные здесь (в Германии) посланники Болгарии, Румынии, Чехословакии и Югославии на голову выше тех американских послов, о которых я говорил… Американские же послы, посланники и сотрудники по­сольств, как правило… ничего не делают для того, чтобы понять историю наро­да той страны, где они аккредитованы»[11]. «Чем больше я присматриваюсь к политике государственного департа­мента, - продолжал Додд, - тем яснее мне становится, что клика родственников, связан­ных кровными узами с некоторыми богатыми семьями, использу­ет дипломатические должности для своих людей, из которых мно­гие только что окончили Гарвардский университет и не имеют даже элементарных знаний. Главная их черта — снобизм и стрем­ление к личному благополучию»[12].

Подобное мнение в беседе с советским дипломатом высказывал и республиканец, враг «Нового курса» Х. Купер: «деловые круги относятся отрицательно к всему составу здешнего посольства США. Это неделовые люди, не осведомленные о нашей (Советской) экономической жизни… К тому же они настроены враждебно…»[13].

Советские дипломаты в свою очередь отмечали, что «американское посольство является каким-то не политическим посольством. Ни сам Буллит, ни его сотрудники не проявляют особенного интереса к внешней и внутренней политике Советского Союза и живут пока больше лично – бытовыми интересами…»[14]. «Совершенно незаметно, что бы он (Буллит) занимался серьезно своей работой или изучением СССР… образ жизни… он ведет довольно нелепый, праздный… Не заметно у него интереса к каким-либо серьезным вопросам. Сказывается результат того почти пятнадцатилетнего бонвианства, в которое Буллит погрузился после своего разрыва с Вильсоном в 1915 г.», - приходил к выводу представитель комиссариата иностранных дел[15].

Очевидно, не случайным стало в этой связи назначение Рузвельтом послом в Советскую Россию Дж. Дэвиса. «Желая дистанцироваться от желчности Буллита, при предос­тавлении своих верительных грамот Калинину Дэвис подчерк­нул, что он не профессиональный дипломат, поэтому смотрит на СССР «открытыми глазами». Это хорошие новости, ответил Ка­линин: «слишком часто профессиональные дипломаты погруже­ны в предрассудки и собственное «превосходство» настолько, что их честные наблюдения начинают страдать от неточности»»[16].

Что касается Ф. Рузвельта, то, по мнению хорошо знакомого с ним репортера Saturday Evening Post Ф. Дэвиса, президент считал, что «революционное дви­жение 1917 г.» в России закончилось и что будущее связано с «прогрессом в рамках эволюционного конституционного пути»[17]. Сам Рузвельт говорил Буллиту: «Билл, я не оспариваю факты, пре­доставленные тобой, они точны. Я не оспариваю логику твоих рассуждений. Просто интуиция мне подсказывает, что Сталин не такой человек. Гарри говорит, что он не такой и ему ничего не надо, кроме безопасности своей страны, и я думаю, что, если я дам ему все, что в моих силах, и ничего не попрошу взамен, noblesse oblige, он не станет пытаться что-нибудь аннексировать и будет сотрудничать со мной во имя мира и демократии во всем мире». Буллит напомнил президенту: «Говоря о noblesse oblige, вы гово­рите не о герцоге Норфолке, а о кавказском бандите, который знает только одно: если ты отдал ему что-то просто так, значит, ты осел. Сталин верит в коммунистические принципы, в миро­вую победу коммунизма». Рузвельт ответил: «Билл ... ответствен­ность за это несу я, а не ты; и я буду действовать по интуиции»¹.

Посол Дж. Дэвис полностью разделял взгляды Рузвельта и «считал, что коммунистическая идеология не изменит человеческую природу и не создаст новый тип человека. Он так­же полагал, что русский национализм поднимает голову, что только он является значительной национальной силой»[18]. Дж. Дэвис «проводил параллели между Соединенными Штатами и Советским Союзом, угадывая в последнем сходство с сельской Америкой XIX века, приступающей к индустриальной революции и борющейся за реа­лизацию своих демократических чаяний»[19].

Объясняя свою позицию по отношению к СССР госсекретарю Халлу, Дж. Дэвис заявлял, «что не хочет, чтобы советские власти считали, что «представители капиталистических стран «сбиваются в шайку», направленную против Советского Союза». Кроме того, утверждал он, дипломатичес­кий корпус – антисоветский»[20]. Действительно весь американский дипкорпус в России встал против Дэвиса. По мнению Боулена, Дэвис был «высокомерно несведущ даже в самых элементарных реалиях советской системы и ее идеологии»[21]. Дэвис был не единственной персоной, в американском посольстве в Москве, подвергшейся критике: по словам Д. Данна, «Буллит, Гендерсон и Боулен не доверяли Фей­монвиллу… «худой, розоволицый человек с пробивающейся сединой и явным пророссийским уклоном»»[22].