На другой день после мира у нас начнется кровопролитная внутренняя война. И весь ужас этой войны будет в том, что она будет протекать стихийно, без плана, без какого бы то ни было центрального руководительства. Это будет анархия, бунт, страшный взрыв исстрадавшихся масс.

А. Коновалов, сентябрь 1916 г.[1]

По свидетельству лидеров всех политических партий того времени Февральская революция произошла совершенно неожиданно и стихийно. Или говоря словами журналиста крупнейшей газеты - суворинского «Нового Времени» И. Солоневича: «революция была как гром среди ясного неба». Л. Троцкий: «Февральское восстание именуют стихийным... в феврале никто заранее не намечал путей переворота; никто не голосовал по заводам и казармам вопроса о революции; никто сверху не призывал к восстанию. Накоплявшееся в течение годов возмущение прорвалось наружу, в значительной мере неожиданно для самой массы»[2]. А. Керенский: «Все давно было готово к последнему удару, но как почти всегда случается, никто в точности не ожидал произошедшего…»[3]. П. Милюков: «случилось что-то…, чего не ожидал никто: нечто неопределенное и бесформенное, что, однако, в итоге двусторонней рекламы получило немедленно название начала великой русской революции»[4]. По словам одного из лидеров меньшевиков В. Станкевича: «Масса двинулась сама, повинуясь какому-то безотчетному внутреннему порыву… Ни одна партия при всем желании присвоить себе эту честь не могла… стихийное движение, сразу испепелившее старую власть без остатка»[5].

Современники событий восприняли революцию, как неизбежное и давно ожидаемое событие: «К 1917 г. в атмосфере неудачной войны все созрело для революции, – отмечал Н. Бердяев, - Старый режим сгнил и не имел приличных защитников. Пала священная русская империя, которую отрицала и с которой боролась целое столетие русская интеллигенция»[6]. «Революция была неизбежна, - вторил А. Деникин, - Ее называют всенародной. Это определение правильно лишь в том, что революция явилась результатом недовольства старой властью решительно всех слоев населения...»[7]. Уже «в декабре, - подтверждал Керенский, - вся Россия инстинктивно боролась с правительством революционными методами»[8].

Все «это и верно и неверно, - отмечал один из лидеров этой революции П. Милюков, - Верно, как общая характеристика движения 27 февраля. Неверно как отрицание всякой руководящей руки в перевороте. Руководящая рука, несомненно была, только она исходила, очевидно, не от организованных левых политических партий!»[9].

Подготовка к революции началась «летом и осенью 1916 г., - когда А. Гучков, по его словам, - стал ощущать эту нарастающую опасность в настроениях городского населения и рабочих…»[10]. Сводка начальника Петроградского губернского жандармского управления за октябрь 1916 г. гласила: «постепенно назревавшее расстройство тыла… носившего хронический и все прогрессирующих характер, достигло к настоящему моменту того максимального и чудовищного размера, которое… обещает в самом скором времени ввергнуть страну в разрушающий хаос катастрофической стихийной анархии... Необходимо считать в значительной мере правильной точку зрения кадетских лидеров, определенно утверждающих со слов Шингарева, что «весьма близки события первостепенной важности, кои нисколько не предвидятся правительством, кои печальны, ужасны, но в то же время неизбежны…»»[11].

Развал тыла выразился, прежде всего, в стремительном росте цен и обострении продовольственной проблемы. Правда с первого взгляда, повода для этого не было, отмечал тщательно, на обширных статистических данных, исследовавший проблему видный экономист Н. Кондратьев: «баланс ежегодного производства — потребления сводится с огромными избытками в первые два года войны, особенно в урожайный 1915 г., и со значительными недостатками в последующие годы… Но, тем не менее… легко видеть, что, если брать баланс не по каждому году отдельно, а вообще за время войны и по всем хлебам, говорить о недостатке хлебов в России за рассматриваемое время не приходится и нельзя: их более чем достаточно»[12].

Однако вместе с тем Н. Кондратьев приводил данные, согласно которым хлебные запасы в 1916 г. стремительно исчезают, что наглядно демонстрирует приводимый график. Накопление хлебных запасов происходило циклично (в соответствии с сельскохозяйственным циклом), достигая максимума в ноябре. Так было в первые два года войны (в 1914 и в 1915 гг.), однако в 1916 г. уже с августа происходит не накопление, а наоборот быстрое сокращение хлебных запасов.

Видимые запасы главных хлебов, по Н. Кондратьеву,

в млн. пуд. и цены на основные хлеба, в % к 1913 г.[13]

Причины этого явления, по словам Н. Кондратьева, заключались в: сокращении уже в 1915 г. почти в два раза частновладельческих посевных площадей[14], дававших почти половину всего товарного хлеба России[1]; «глубоком расстройстве» железнодорожного транспорта, приведшем «к разрыву производительских и потребительских рынков»[15]; падении к 1916 г. хлеботоргового кредита Госбанка в 1916 г., по сравнению с 1914 г. почти в 4 раза, а по сравнению с 1913 г. почти в 5 раз. Подобную динамику демонстрировали частные банки и товарищества мелкого кредита[16].

Перечень причин дополняли данные Совета съезда фабрикантов земледельческих машин, констатировавшие падение производства их продукции в 1916 г. почти в 5 раз по сравнению с 1914 г.[17]. Виновником этого падения стало резкое повышение цен на промышленную продукцию относительно сельскохозяйственной. Так стоимость плуга с 1913 до 1916 гг. выросла в 4 раза, молотилки - в 4,5[18]. В то же время цены на ржаную и пшеничную муку в центральных земледельческих губерниях к июлю 1916 г. по сравнению с июлем 1914 г. выросли всего в 1,8 раза[19]. Образовавшаяся вилка цен привела к падению спроса деревни на продукцию городов и как следствие к снижению поставок зерна.  Еще одной причиной стало резкое почти в 3,5 раза снижение объемов вносимых удобрений: в 1913 г. Россия потребляла 46 млн. пудов минеральных удобрений, из них 33 млн. ввозилось из Германии и лишь 13 млн. приготовлялось в России[20].

Последней каплей стало изменение политики твердых цен, начавшееся с сентября, на урожай 1916 г., когда ранее более или менее соответствовавшие рыночным ценам твердые цены на рожь, были резко понижены – до уровня в среднем почти на 50% ниже рыночных[22]. Именно в твердых ценах помещики находили главные причины хлебного кризиса, Так на общем собрании Всероссийской с.-х. палаты 30/XI-1/XII 1916 г. один из помещиков цитировал Э. Золя «La crise des  subsistances sous la revolution», в которой шла речь о влиянии твердых цен на революционную ситуацию «твердые цены вызывают сокращение посевов, останавливают работы… и ведут к банкротству, анархии и голодовке»[23].