Эти вечные разговоры о грядущей войне будут служить одним из условий, подготовляющих психологическую базу для восприятия в нужный момент миллионам людей самой идеи войны с каким-либо соседним народом.

М. Павлович[1].

Заголовок настоящей главы может вызвать вопросы, поскольку здесь автор вынужден прибегнуть к латыни. Причина этого заключается в том, что специального термина определяющего моральное оправдание агрессии не существует. Между тем оно присутствует всегда: сколь ни отсталым может быть человеческое существо, оно всегда, среди своих побудительных мотивов к деятельности, должно иметь представление о правде и неправде, о добре и зле. В критических условиях войны этот вопрос обостряется с особенной силой.

Эту данность понимали еще в Древнем Риме, где моральным оправданием агрессии занимались специальные жрецы фециалы, требовавшие от противника удовлетворения «справедливых» требований Рима. Не получив ответа в течение 33 дней, фециалы бросали обагренное кровью копье фециалов - fetiales hastam на землю врага, призывая в свидетели бога Юпитера, тем самым придавая агрессии Рима сакральный характер.

Европейские войны просвещенной эпохи, эпохи массовых мобилизационных армий, всеобщего проникновения образования, обретения массами самосознания, силу которого наглядно отражало их участие в парламентах и рабочем движении, требовали уже массированной моральной подготовки к войне, которая должна была быть воспринята всем обществом, как жизненно необходимое действие. Именно поэтому психологическая подготовка к войне стала начинаться задолго до ее начала, становясь даже не прологом войны, а ее самостоятельной частью.

На внутреннем поле информационная война направлена, прежде всего, на решение двух задач: с  одной стороны, - на возбуждение национального чувства, для сплочения нации, для чего используется сознательная демонизация противника; а с другой – на снятие любых моральных ограничений в отношении него, для чего культивировалась теория цивилизационного (расового) превосходства.

Демонизация

Демонизация противника основывается на представлении его в виде источника потенциальной угрозы, причем даже не как осознанной реальности, а как внутреннего почти религиозного чувства. Эта угроза не требовала доказательств, а только веры в то, что она существует. Сущность этого принципа передавал канцлер Б. Бюлов: «в 1866 и даже в 1870 годах князь Бисмарк сумел добиться того, что клей­мо инициатора войны оказалось припечатанным к его против­никам. В этом мире важно не быть, а казаться. Еще греки это знали: образы, представления, а не реалии правят миром»^[2].

И именно демонизация противника была использована в качестве основного инструмента подготовки общественного сознания к мировой войне. «Те, кто толкал к войне, - отмечал в этой связи М. Павлович, - знал, что для того, чтобы вести страшную войну в современных условиях, надо иметь массу на своей стороне и что даже передовые слои этой массы плохо разбираются в вопросах. Недаром накануне нынешней войны буржуазная пресса каждой страны с таким рвением сеяла панику в населении, рисуя призрак неизбежного нападения на «отечество» со стороны того или другого врага… самый этот страх народных масс перед перспективами кровавой бойни, мучительная неизвестность завтрашнего дня, длительный, казавшийся бесконечным, период всеобщей тревоги, порождали в широких слоях населения каждой страны глухое раздражение против «внешнего врага», разжигали и обостряли озлобление против соседнего государства и создавали крайне удобную психологическую почву, для распространения всякого рода нелепых легенд о вражеских кознях… Вся свобода печати накануне мировой войны фактически выразилась в полной свободе для таких газет, как «Matin”, “Journal”, “Temps”, “Berliner Tageblatt”, “Frankfurter Zeitung”, “Neue Freie Press”,“Times”, «Русского Слова», «Нового Времени» и т.д. подготовлять кровавую баню, провоцируя один народ против другого сокрытием преступлений в области внешней политики правительства своей страны и подчеркиванием империалистических планов правительства другой. По своему моральному содержанию буржуазная свобода печати явилась таким же преступлением, как свобода торговать опиумом»[3].

Подготовку войны «провоцировала пресса, усиливая существующее недо­верие между странами, - подтверждал Д. Макдоно, - Органы печати Германии, Британии, России или Франции подстрекали свои народы к войне, ма­нипулируя понятиями чести и славы...»[4]. Эти газеты, отмечал М. Павлович, «старались не уступать друг другу в выдумке всякого рода сенсационных новостей, в разжигании национальных страстей, одним словом в создании во всех государствах удобной психологической почвы для облегчения правительству возможности объявить войну соседней стране в любой момент»[5].