Крах – это самое главное в сегодняшней России. Революция, власть коммунистов… все это имеет второстепенное значение. Все это свершилось во время краха и вследствие его… Если бы мировая война продолжалась еще год или больше, Германия, а затем и державы Антанты, вероятно, пережили бы свой национальный вариант русской катастрофы.
Г. Уэллс [1].
Германия
Мобилизационная политика Германии, была основана на свойственном немцам рациональном мышлении. Она вошла в историю под названием «военного социализма» и включала в себя: усиление контроля Рейхсбанка над коммерческими банками; эффективную систему кредитования, например, посредством «кредитных бюро» и т.д.; милитаризацию промышленности и рабочих; жесткий контроль над ценами в виде нормирования, карточного распределения продовольствия, и т.п.
«Всем, кто сомневается в ответственности Германии за развязывание войны, изучение ее финансовых мер до и сразу после объявления войны должны дать убежденность в том, что она была тщательно спланирована и обеспечена»[2], - отмечал в частности американский экономический историк У. Богарт, - «В течение недели после объявления войны была введена в действие сложная система мер, предназначенная для обеспечения необходимого кредита индустрии и правительству, а так же способная поставлять обильные суммы наличных денег»[3].
Примечательно, что те, кто громче всех призывал к патриотизму и к войне до победного конца, не желали жертвовать на эту войну ни одним своим личным пфеннигом. Поэтому увеличение налогообложения не использовалось, затраты на войну, утверждал министр финансов К. Хелфферих в 1915 г., в конечном итоге будут покрыты из компенсаций, собранных с побежденного врага[4].
Вместе с тем, не смотря на свой организационный талант, Германия так же страдала, от тех же недугов, которые поразили все участвовавшие в войне страны: «Расточительность военных спекулянтов, волокита в учреждениях, взятки, мошенничество, утайка продуктов, - все это было не чуждо и организованной Германии во время войны», - отмечали свидетели событий[5]. По словам Э. Людендорфа: «Прибыль, граничащая с ростовщичеством, не могла быть терпима… я глубоко сожалел о том, что нам не удалось ее искоренить... Спекуляция за счет войны представляет собой отвратительное явление, приносящее своим разлагающим влиянием неисчислимый вред»... «Многократные предложения имперскому канцлеру… искоренить торговлю из-под полы, а также чрезмерную предпринимательскую прибыль и заработную плату, как того требовало сохранение нашей боеспособности, остались безрезультатными»[6].
Германия так же испытывала трудности и с мобилизацией промышленности: «Верховное командование и Военное министерство вовсе не сумели побудить в свое время нашу высокоразвитую промышленность напрячь все силы для изготовления необходимого военного снаряжения, прежде всего снарядов…, - отмечал Э. Людендорф, и - не существует никакой интенсивной совместной работы между Верховным командованием и имперским правительством…»[7].
С другой стороны, опыт преодоления экономических и социальных тягот войны оказал существенное влияние на все немецкое общество. Отражая происходившие изменения проф. Пленге в своей книге «Война и народное хозяйство» в 1915 г. писал: «Возможно новые организации, родившиеся из опыта войны, в несколько измененном виде окажутся в будущем вполне пригодными для мирного времени…» «Благодаря войне немцы ближе, чем когда-либо, подошли к социализму. Социализм как общественная организация является сознательной организацией в целях обеспечения наибольшей силы и здоровья страны. Социализм, как мировоззрение приводит отдельную личность к сознанию, что она является маленьким звеном большого целого». Мюнхенский экономист Э. Яффе в книге «Народное хозяйство и война» в 1915 г. отмечал: «Старый принцип индивидуализма и неограниченной свободы хозяйственной жизни изжил свой век. Германии суждено на место «английского» начала хозяйственного эгоизма поставить новую истину организованного хозяйства…». «Хозяйственная служба как служба государственная и народная – таково моральное основание нового строя»[8].
Не смотря на всю эффективность немецкой политики «военного социализма» «Германия, а вместе с ней и Австрия, - отмечает Д. Киган, - уже начиная с 1916 года ощутили лишения, вызванные блокадой... Зима 1916/17 года стала «зимой репы», когда этот безвкусный и малопитательный корнеплод заменил всю пищу… реально необходимые вещи, такие как мыло и топливо, строго нормировались. «К концу 1916 года жизнь... для большинства граждан... свелась к постоянному недоеданию, проживанию в нетопленых домах, ношению одежды, которую нужно, но невозможно сменить, и протекающей обуви. Это означает, что день с начала до конца заполнен суррогатами почти всего, чего только возможно»[9].
В конце 1916 г. наиболее остро волновавшим уже тогда умы большинства, по словам М. Гофмана, был вопрос, «как достойным образом окончить войну…». Э. Людендорф в те дни восклицал: «я обеими руками ухвачусь за всякую представляющуюся возможность заключения более или менее приличного мира»[10].
С начала 1917 г. в Германии, вспоминал Э. Людендорф, «положение было невероятно трудным и почти безвыходным. Нечего было больше думать о наступлении. Надо было сохранить резервы для обороны. Не только в стране, но и в армии приходилось прибегать к суррогатам из соломы и древесины для питания лошадей, а иногда и людей. Масса населения, особенно среднего класса, положительно умирала с голода. Голодная блокада, организованная нашими врагами, бросила нас не только в физические страдания, но и в моральное отчаяние... Вечное недоедание создало упадок сил физических и нравственных и породило трусливое и истерическое настроение в немецком обществе»[11].
«Политическая ситуация внутри страны требовала к себе усиленного внимания, - подтверждал Д. Макдоно, - «Гражданский мир» трещал по швам... Февральская революция 1917 года в России лишила германское командование главного довода, которым удавалось обеспечить поддержку войне со стороны немецких социалистов, — необходимость противостоять царю-реакционеру». И в апреле канцлер Т. Бетман-Гольвег издал манифест, в котором обещал после окончания войны реформу избирательной системы. «Им владел страх перед революцией»[12]. «Связь между манифестом об избирательном праве и русской революцией была слишком очевидна», - подтверждал Э. Людендорф[13].
В апреле 1917 г. французская пресса сообщала: «раскол среди немецких социал-демократов... двести тысяч забастовщиков Берлине… Голодные бунты!»[14] «Наше положение было чрезвычайно затруднительным и почти безвыходным… наша экономика не отвечала требованиям войны на истощение. Силы на родине были подорваны…, - вспоминал Э. Людендорф, - В апреле и мае 1917 г., несмотря на одержанную победу на Эне и в Шампани, только русская революция спасла нас от гибели»[15].
В Австро-Венгрии ситуация была еще более критичной. В апреле 1917 г. министр иностранных дел О. Чернин сообщал своему императору Карлу: «Совершенно ясно, что наша военная сила иссякает… Я хочу только указать на сокращение сырья, необходимого для производства военного снабжения, на то, что запас живой силы совершенно исчерпан, и главное — на тупое отчаяние, овладевшее всеми слоями населения в силу недостатка питания, и отнимающее всякую возможность дальнейшего продолжения войны. Если я и надеюсь, что нам удастся продержаться в течение еще немногих ближайших месяцев и провести успешную оборону, то для меня все же вполне ясно, что дальнейшая зимняя кампания для нас совершенно немыслима, то есть, другими словами, что поздним летом или осенью мы во что бы то ни стало должны заключить мир… бремя, нависшее над населением, достигло тяжести, ставшей просто невыносимой… тетива так натянута, что может лопнуть в любой день… Я не думаю, чтобы внутреннее положение Германии по существу отличалось бы чем-нибудь от нашего... Я твердо убежден в том, что Германия точно так же, как и мы, дошла до последнего предела напряжения своих сил. Я утверждаю категорически, что если Германия будет пытаться вести дальнейшую зимнюю кампанию, то внутри империи также произойдут перевороты»[16].
Однако германское руководство продолжало сохранять иллюзии и надежды на победоносную войну, и ее канцлер Т. Бетман-Гольвег отвечал, на начинавшуюся в Австро-Венгерском кабинете панику, оптимистичными и успокоительными письмами обещающими «многообещающую будущность»[17]. Между тем, уже в середине июня Начальник генерального штаба Германии П. Гинденбург в телеграмме к Вильгельму II пессимистически определял положение страны: «Огромное беспокойство возбуждает в нас упадок народного духа. Надо поднять его, иначе война будет проиграна. Наши союзники также нуждаются в поддержке, если мы не хотим, чтобы они нас оставили. Нужно разрешить экономические проблемы, страшно важные для нашего будущего. Является вопрос: способен ли канцлер их разрешить? А разрешить нужно — иначе мы погибли»[18].
Временную передышку Центральным державам дал украинский Брестский мир. «Мир с Украиной состоялся под давлением начинающегося форменного голода…, - оправдывался О. Чернин, - хотя мы и получили из Украины гораздо меньше того, на что рассчитывали, без этой поддержки мы и вовсе не могли бы продержаться до нового урожая… Это продовольствие больше неоткуда было получить. Пусть те, кто осуждают мир, помнят, что эти припасы спасли миллионы людей от голодной смерти»[19]. Однако все дальнейшие попытки центральных держав «облегчить свое продовольственное положение за счет ограбления Украины, - отмечает историк В. Шацилло, - были сведены на нет царившим там хаосом и гражданской войной»[20].
И 5 октября 1918 г. Германия запросила американского президента о перемирии. Однако условия, выдвинутые В. Вильсоном, не устроили правящие круги Германии: «Условия перемирия стремятся нас обезоружить... – заявлял Э. Людендорф, - если… требования будут направлены на умаление нашего национального достоинства или лишат нас возможности защищаться, то наш ответ будет, во всяком случае, отрицательным»[21]. Тем не менее, 17 октября Вильгельм выразил согласие впервые допустить в правительство умеренных социалистов.
Окончательный перелом наступил тогда, когда экономическая мобилизационная нагрузка Германии, как и России, годом ранее, достигла предельной величины. И в октябре 1918 г. «германские войска, оккупировавшие Дон и Малороссию, разложились в одну неделю, повторив до известной степени пройденную нами историю митингов, советов, комитетов, свержения офицерского состава, а в некоторых частях — распродажи военного имущества, лошадей и оружия... Только тогда немцы поняли трагедию русского офицерства. И нашим добровольцам, – вспоминал А. Деникин, - приходилось видеть не раз унижение и горькие слезы немецких офицеров — некогда надменных и бесстрастных»[22].
«Мне пришлось слышать за шесть недель до краха немецкой армии от одного немецкого дипломата слова: «Bei uns unmoglich» («У нас невозможно»), но в действительности их солдаты разложились совершенно так же, как наши, - подтверждал В. Воейков, - и нашим офицерам пришлось спасать немецких от ярости их нижних чинов, как это было в одном из самых блестящих полков гвардии императора Вильгельма «Garde du Corps»[23]. Вместе с Восточным рухнул и Западный фронт, немецкие солдаты толпами сдавались в плен. 26 октября Э. Людендорф подал в отставку.
Так же, как и годом раньше в России, в Германии «большинство запасных частей… перешли на сторону революционеров»[24]. Немецкий дипломат Г. фон Дирксен вспоминал об октябре 1918 г.: «Германия - прямым ходом движется к революции... Повсюду маршировали матросы с красными флагами... В начале ноября был "захвачен" Магдебург, и стало вопросом нескольких дней, когда и Берлин постигнет та же участь». В Германии ясно ощущалась смертельная опасность «всеобщего хаоса и замедленного падения в пропасть… Коммунисты захватили власть… в Бремене, Саксонии и в Руре…»[25].
В начале ноября над Берлином развевались красные флаги. Транспаранты над демонстрациями, отличавшимися чисто немецкой дисциплиной, требовали «Свободы, Мира, Хлеба!». Солдаты массами переходили на сторону восставших. Когда кайзер спросил генерал-квартирмейстера К. Гренера, сменившего на этом посту Э. Людендорфа, согласится ли армия подавить выступление революционных сил, тот ответил, что армия больше не будет подчиняться ему. Это заявление подтвердили все высшие чины германской армии: «Войска не выступят против своей страны…, Они хотят лишь одного перемирия немедленно»[26]. Рейхстаг походил на Петроградский Совет солдатских и рабочих депутатов. Принц М. Баденский передал власть социал-демократам во главе с Ф. Эбертом. Офицеры и кадеты пытавшиеся организовать сопротивление были быстро подавлены.
В ноябре, когда в Берлине, как и годом ранее в России, началась революция, войска отказывались действовать против революционеров, министры-социалисты угрожали коллективной отставкой. «Первой очевидной катастрофой в ноябре 1918 г., - по словам В. Воейкова, - было учреждение солдатских Советов расквартированных в Киеве немецких частей»[27]. Одновременно восстали моряки немецкого флота. Они отказались исполнять приказ адмирала Р. Шеера дать последний бой британскому флоту. 4 ноября к восставшим матросам присоединились 20 тысяч солдат гарнизона Киля. Через два дня восстание охватило Гамбург, Бремен, Любек, Вильгельмсхафен. Социалисты призвали трудящихся к всеобщей стачке.
В Баварии была провозглашена Советская республика. Кёльн - захвачен революционными матросами, и над городом взвился красный флаг, как и над десятью другими крупными немецкими городами. 9 ноября пост канцлера занял лидер социалистов Ф. Эберт. Социалисты провозгласили в Германии социалистическую республику, а Карл Либкнехт провозгласил Германскую советскую республику. 9 ноября рабочие Берлина объявили всеобщую забастовку по призыву «Союза Спартака». В тот же день кайзер отрекся от престола, и 10 ноября бежал в Голландию.
Германские представители на переговорах о перемирии, по словам верховного главнокомандующего союзными войсками Ф. Фоша, в это время «очень упирали на тот факт, что Германия находится на грани большевизма и что, если мы не поможем им восстановить порядок, мы сами впоследствии испытаем на себе это бедствие… что имнужно создать армию для борьбы с большевизмом и для восстановления порядка... Они далее указывали, что мы забираем у них слишком много пулеметов и им не из чего будет стрелять в своих соотечественников... Они, наконец, просили дать им продовольствие и сообщили, что они уже почти голодают»[28]. Но Фош предпочитал не предаваться иллюзиям: «До тех пор, пока германские делегаты не примут и не подпишут предложенные условия, военные операции против Германии остановлены не будут»»[29].
Германское правительство, спасаясь от революции, капитулировало 11 ноября, подписав Компьенское перемирие. Возвратившиеся с фронта войска подавили революцию. У. Черчилль противопоставлял революции в России пример подавления ее в Германии: «Их только горсть (контрреволюционных офицеров в Германии), но они побеждают. Морская дивизия, зараженная большевизмом, захватывает дворец, но после кровопролитного боя выбита оттуда верными войсками. Во время мятежа, когда авторитет власти окончательно рухнул, почти во всех полках с офицеров срывали погоны и у них отнимали сабли, но ни один из них не был убит... Выдержка и разум всех германских племен дали возможность Временному правительству провести выборы»[30].
Немецкий философ В. Шубарт так же находил причины поражения революции в Германии в национальных особенностях немцев: «В Германии никогда не было революций такого размаха, как французская или русская, и никогда не будет. Обычно все проходило спокойно и организованно, и только потом немцам приходила в голову остроумная мысль назвать происходившее революцией...»[31]. «Для характеристики немцев, - образно пояснял В. Шубарт, - русские охотно рассказывают анекдот о взбунтовавшихся пролетариях, которые демонстрируют по Унтер ден Линден, пока не наталкиваются на официальную табличку «Проход запрещен» - на этом революция отменяется, и демонстранты мирно расходятся по домам»[32].
Но кроме национальных особенностей были и объективные предпосылки, указывая на которые О. Чернин отмечал, что отцом большевизма «была война, голод был его матерью, а крещен он отчаянием»[33].
Действительно, как в России, так и в Германии революция была, прежде всего, восстанием против войны. Германское правительство, в отличие от русского, имело возможность и успело капитулировать раньше, чем возмущение продолжением войны достигло своего пика. После того, как Э. Людендорф «истощил последние силы войска» он, по словам М. Гофмана, потребовал «немедленного (в двадцать четыре часа) заключения перемирия»[34], которое, по сути и форме, больше напоминало безоговорочную капитуляцию.
Капитуляция погасила очаг революции в Германии. В России наоборот после февральской революции - фактической капитуляции, союзники и Временное правительство требовали нового наступления, которое привело к радикальной перегрузке возможностей российского общества. Оно перешло ту точку упругого сопротивления, за которым начиналось его разрушение.
Голод действительно стал матерью русской революции, чтобы не допустить его повторения в Германии, победители оказали ей массированную продовольственную помощь. Голод разразившийся в Германии и Австрии был более веским аргументом в пользу социальной революции, чем все национальные различия вместе взятые. Министр финансов Германии Мельхиор в те дни заявлял победителям: «Условия жизни низших классов отчаянные; единственный способ остановить распространение большевизма – прислать продовольственную и иную помощь»[35].
Голод в Германии охватил только низшие и бедные классы, высший класс пользовался всеми благами цивилизации и имел «отличную кухню». Не случайно английские офицеры, находившиеся в то время на территории Германии, пришли к выводу, что «германское население не голодает»[36].
Активным сторонником оказания продовольственной помощи Германии выступил У. Черчилль: «под влиянием одновременного военного поражения и голода тевтонские народы, уже охваченные революцией, могут соскользнуть в ту страшную пропасть, которая уже поглотила Россию. Я сказал, что мы должны немедленно, не дожидаясь дальнейших известий, отправить в Гамбург десяток больших пароходов с продовольствием»[37]. Американский журнал «Нью Репаблик» в декабре 1918 г. констатировал, что Германия не удержала бы своего социального мира, если бы не помощь Запада. Запад осознал свою ошибку в отношении России и постарался не повторить ее в отношении Германии[38].
* * * * *
* * * * *
[1] Уэллс Г. Россия во мгле..
[2] Cf. C. F. Speare, "Europe's Preparation for War Expenses," Review of Reviews, 50: 322-325. (Bogart E…, p. 196).
[3] Bogart E…, p. 196.
[4] Budget speeches of March, 19J5, and August 20. 1915. (Цит. по: Bogart…, p. 202, 214).
[5] Skalweit. Die deutsche Kriegsernährungswirtschaft. P. 218-229. (Цит. по: Букшпан Я.М…, с. 14.)
[6] Людендорф Э.…, с. 336-337, 347.
[7] Цит. по: Гофман М…, с. 151.
[8] Цит. по: Букшпан Я.М…, с. 16.
[9] Киган Д… с. 404-405.
[10] Цит. по: Гофман М…, с. 151.
[11] Людендорф. “Mes souvenirs de guerre”. (Деникин А. И… т. 1, с. 172)
[12] Макдоно Д..., с. 596-597.
[13] Людендорф Э.…, с. 446
[14] Антонов-Овсеенко А.В…,с. 102.
[15] Людендорф Э.…, с. 303, 425
[16] Чернин О.В..., с. 163-164.
[17] Доклад Т. Бетмана-Гольвега – Вильгельму II 11 мая 1917 г. пересланный императору Карлу. (См. подробнее: Чернин О.В..., с. 163-164).
[18] Цит. по: Деникин А. И… т. 1, с. 176.
[19] Чернин О.В..., с. 269.
[20] Шацилло В. К..., с. 367
[21] Людендорф Э.…, с. 776
[22] Деникин А. И… т. 1, с. 5.
[23] Воейков В. Н…, с. 298-299.
[24] Людендорф Э.…, с. 789
[25] Дирксен фон Г…, с. 10-12.
[26] Groener W. Lebenserinnerungen. Gottingen, 1957, s. 457-462. (Цит. по: Уткин А.И. Унижение России…, с. 220)
[27] Воейков В. Н…, с. 302.
[28] Верховный главнокомандующий союзными войсками маршал Ф. Фош – премьер-министру Франции Ж. Клемансо 9 ноября 1918 г. (Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. Т. 6. - М.: 1938, с. 138-141, 145-149, 171-175. (Цит. по: Шацилло В. К..., с. 352))
[29] Уткин А. И. Унижение России..., с. 208
[30] Черчилль У…, с. 257.
[31] Шубарт В. Европа…, с. 262-263.
[32] Шубарт В. Европа…, с. 261-262.
[33] Чернин О.В..., с. 292.
[34] Гофман М…, 226.
[35] Dallas G. 1918. War and Peace. London: Pimlico, 2002, p. 341. (Уткин А.И. Унижение России…, с. 365).
[36] Ressel R. Germany after the First World War. Oxford, 1993, p. 218-219. (Уткин А.И. Унижение России…, с. 365)
[37] Черчилль У…, с. 84-85.
[38] “The New Republic”, December 21, 1918, p. 213-214. (Цит. по: Уткин А.И. Унижение России…, с. 303)