Третья часть 5-ой Лекции

Начало Первой мировой вызвало всеобщий «патриотический подъем, который, - как вспоминал начальник петроградского охранного отделения Константин Глобачев, - захватил всю Россию, и увеличивался под влиянием наших успехов в Восточной Галиции».

В либеральных кругах начало войны было также встречено настоящим взрывом патриотических чувств, в воззвании ЦК партии кадетов говорилось: «Каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства, наш первый долг сохранить нашу страну единой и неделимой, и защищать ее положение мировой державы. Отложим наши внутренние споры, не дадим противнику ни малейшего предлога рассчитывать на разделяющие нас разногласия...».

«Священное единение продолжалось, однако же, недолго. И не по вине Думы, - утверждал лидер либералов Павел Милюков, - оно было нарушено. Заседа­ние 26 июля было единственным, и мы ничего против этого не име­ли, в виду серьезности момента… Но уже накануне мы узнали, что Дума не будет собрана до осени 1915 г., то есть больше года. Тут проявилось не только оскорбительное отношение к Думе, но и прямое нарушение основных законов». В результате продолжал лидер кадетов, «борьба с правительством, очевидно, была безнадежна и теряла интерес. На очередь выдвигалась апелляция Думы непосредственно к верховной власти. И сессия открылась рядом заявлений о том, что с данным правительством сговориться невозможно - и не стоит сговариваться».

По мнению же секретаря московского градоначальника Брянского, истинная причина разрушения «Священного единения», крылась в том, что для либеральных партий оно являлось не столько искренним порывом, сколько вынужденной мерой: уже «через несколько дней после объявления войны, - вспоминал он, - в квартире графа (Ивана Толстого, Петербургского Городского Головы) состоялось совещание либеральных фракций Гос. Думы. На этом совещании был поднят вопрос, не надлежит ли либеральным партиям использовать, созданное войной, трудное положение, для производства государственного переворота. После долгих обсуждений было решено, что революция в настоящее время невозможна, т.к. патриотический подъем, охвативший население, сметет либеральные партии, но что пока надо готовиться к революции, стараясь занять все видные места членами либеральных партий».

Однако уже через два месяца либеральной общественность была вынуждена перейти к активным действиям. «Твердое решение воспользоваться войной, для производства переворота, было принято нами вскоре после начала этой войны, ждать мы больше не могли, - пояснял лидер кадетов Павел Милюков, - ибо мы знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство, и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования».

Победоносная война вела к укреплению самодержавия и окончательно разрушала все надежды либеральной оппозиции даже на теоретический успех в борьбе за власть.

Однако совершенно неожиданно ситуация развернулась самым кардинальным образом:

Первые тревожные симптомы стали проявляться с началом «Великого отступления» 1915 г. Характеризуя обстановку на фронте, военный министр генерал Поливанов сообщал Совету министров: «на фронте и в армейских тылах можно каждую минуту ожидать непоправимой катастрофы. Армия уже не отступает, а попросту бежит. Ставка окончательно потеряла голову». Начальник штаба Ставки генерал Янушкевич откровенно паниковал, требуя «Монаршего акта, возвещающего о наделении землею наиболее пострадавших и наиболее отличившихся воинов», поскольку «драться за Россию красиво, но масса этого не понимает» …

«Мы стоим на повороте, от которого зависит все дальнейшее течение событий…, - приходил к выводу в августе 1915 г. министр торговли и промышленности Всеволод Шаховской, - Нельзя не считаться с тем фактом, что поражения на фронте создали революционно-повышенное настроение в стране».

И это революционное настроение, отмечал начальник петроградского охранного отделения, создавалось вовсе не подпольными социалистическими организациями: «подпольное революционное движение, опирающееся на рабочие круги, не представляло особой опасности; оно – отмечал Глобачев, - всегда существовало и даже в более крупных размерах, а правительственные органы имели в своем распоряжении достаточно средств если не для полного уничтожения, то, во всяком случае, для систематической его парализации. Но что было гораздо серьезнее и с чем нельзя было бороться обычными средствами, так это прогрессивное нарастание оппозиционного общественного настроения».

Подтверждение тому давал уже майский 1915 г. съезд промышленников: «со всех сторон мне, - вспоминал Родзянко, - передавали, что участники съезда крайне возбуждены, и что на съезде готовится революционное выступление». «Разговоры кончены, должны начаться действия, - указывал в октябре 1915 г. на Совещании Прогрессивного блока член ЦК кадетской партии Шингарев, - надо делать революцию или дворцовый переворот». Однако условия для их свершения еще не созрели.

В этих условиях на первый план выдвинулась мобилизация либеральных общественных сил, которая стала осуществляться на базе легальных общественных и организаций:

Общественные организации стали возникать с первых дней войны: уже в августе 1914 г. земские и городские партии приступили к возрождению – «Союзов», времен японской войны, учредив «Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам» под предводительством князя Георгия Львова.  После поражений 1915 г. этот союз слился с «Союзом городов» Павла Милюкова, образовав «Земгор».

Объективная необходимость появления этих организация диктовалось тем, что ситуация с ранеными в 1914 г. действительно была критической. Об этой проблеме начальник штаба Ставки генерал Янушкевич неоднократно докладывал военному министру Сухомлинову: «Масса жалоб на эвакуацию раненых… Люди по 3-5 дней бывают не перевязаны, раненых не кормят по 48 ч. и т.д. Все это создает нехорошую атмосферу…, кажется и тут без Петровской дубинки не обойтись».

В этих условиях органы самоуправления дворянства, земств и городов, - признавал военный министр, -оказались «значительно деятельнее бюрократии», «но все их добрые начинания, - отмечал Сухомлинов, - привели к совершенно обратным результатам, благодаря их антимонархическим тенденциям».

Политические тенденции Земгора впервые проявились с началом «Великого отступления» и стали частью его программы в сентябре 1915 г., когда Гучков на съезде Земгора провозгласил, что: настоящая организация «нужна не только для борьбы с врагом внешним, но еще больше с врагом внутренним, той анархией, которая вызвана деятельностью настоящего правительства». Организации Земгора, подтверждал начальник петроградского охранного отделения Константин Глобачев, «руководились кадетской партией и обе работали как на фронте, так и в тылу, в пользу свержения монархии».

При этом все общественные организации находились практически на полном государственном финансировании: Собранный по подписке частный капитал составлял всего 0,5% от общих средств Земгора, остальные 99,5% были выделены государством.

Финансовый вопрос стал одним из основных факторов активизации политической деятельности либеральной оппозиции: Её тревогу вызвали призывы «правых» к проверке общественных организаций на предмет «расходования и отчетности казенных, и общественных сумм…». Необходимость установления строгого контроля, за оборотами общественных организаций, была утверждена правительством в июне 1916 г., а в сентябре в порядке ст. 87, министру внутренних дел были предоставлены особые полномочия в этом вопросе. Необходимость этих мер была вызвана тем, что «земский и городской союзы, - отмечал министр внутренних дел Протопопов, - суть организации революционные…».

«У союзов, - отмечал в конце 1916 г. последний премьер Николай Голицын, - уже готов состав временного правительства, и отделы союзов соответствуют существующим министерствам». Вполне закономерно, что председатель Земгора князь Львов ожидал дальнейшего ужесточения политики правительства в отношении общественных организаций. Своим беспокойством он в феврале 1917 поделился с главой британской миссии в России - лордом Милнером: «налицо все признаки того, - указывал князь Львов, - что министр внутрен­них дел попы­тается прекратить выдачу правительственной субсидии организациям Земгора».

Через две недели, после произнесения этих слов, началась февральская буржуазно-демократическая революция.

Торгово-промышленные круги пошли по пути создания своей организации. В мае 1915 г. на 9-м съезде представителей промышленности и торговли один из крупнейших промышленников П. Рябушинский выступил за мобилизацию промышленности, а в июне по его настоянию были созданы военно-промышленные комитеты (ВПК), которые охватили всю страну, было создано почти 300 областных и уездных ВПК . Во главе Центрального ВПК встал Александр Гучков. Целью создания ВПК являлась организация производства продукции по заказам военного министерства.

Политические цели торгово-промышленных кругов, председатель Московского ВПК Рябушинский озвучил в августе 1915 г.: «Путем давления на центральную власть добиться участия общественных сил в управлении страною... нам нечего бояться, нам пойдут навстречу в силу необходимости, ибо наши армии бегут перед не-приятелем».

3 сентября 1915 г., в тот самый день, когда была разогнана сессия Думы, газета крупного капитала «Утро России» поместила редакционную статью «Политическая идеология либеральной русской буржуазии», а на следующий день статью «С кем идти?». В этой второй статье обосновывалось право буржуазии на руководящую роль.

«У истории, - говорилось в ней, - есть свое точное „расписание“, в котором деление по общественным эпохам предусмотрено законами общественной динамики... Определенным классам, из которых слагается современное общество, в этом „расписании“ точно предуказан свой исторический час... Если до настоящего времени руководящую роль в русской государственности играли помещичье-дворянские элементы, то это отнюдь не означает, что дворянская гегемония будет неизбежной спутницей русской жизни и на будущих ее путях... На аванпостах русской политической жизни руководящей колонной является в настоящий момент буржуазия. По „историческому расписанию“ наступил момент, когда государственным строительством должна руководить созревшая воля торгово-промышленного класса».

Общее собрание членов II съезда ВПК в феврале 1916 г. одобрило и приняло резолюцию, в которой Государственная дума призывалась «решительно стать на путь борьбы за власть и создать ответственное правительство, опирающееся на организованные силы народа». В ответ с апреля 1916 г. правительство стало ужесточать контроль над общественными организациями.

Наступление правительства привело к активизации деятельности промышленно-торговых кругов: «необходимо, призывал на совещании промышленников в августе 1916 г. Рябушинский, вступить на путь полного захвата в свои руки исполнительной и законодательной власти».

«Центральный военно-промышленный комитет, - подводил итог начальник петроградского жандармского отделения Константин Глобачев, - был организацией политической и служил исключительно целям подготовки революции, очень мало заботящимся об обороне страны, подтверждением тому служит то обстоятельство, что после Февральского переворота Военно-промышленные комитеты теряют всякое значенье, как в смысле организации, работающей на, оборону, так и в политическом отношении».

Мобилизация оппозиционных сил в парламенте так же началась в августе 1915 г., когда по инициативе кадетов, влиятельными промышленниками Коноваловым и Ефимовым был создан антиправительственный Прогрессивный блок. Его фактическим руководителем стал лидер кадетской партии Павел Милюков. В блок вошли 236 из 422 депутатов Государственной Думы.

Действительная цель Прогрессивного блока, заключалось в требовании, озвученном Председателем Государственной Думы, обращенным непосредственно к Верховной власти: «Ваше величество… дайте ответственное министерство». Именно с создания этого блока, Государственная Дума, по словам начальника петроградского жандармского отделения, «стала революционизировать страну…, там образовался определенно революционный центр», который дирижировал «настроениями в столице и вместе с сим во всей России».

Правительство почувствовало нарастание внутренней угрозы в августе 1915 г. Протоколы секретных совещаний Совета министров, тех дней, звучали все тревожнее: «Одновременные наступления германских войск на внешнем, и русских либералов на внутреннем фронтах посеяло, - отмечал этот факт Брянский, - большую тревогу в рядах Правительства». Настроения правительства в этот период начинали приобретать явно панический характер: «Мы, – восклицал на секретном совещании Совета министров «фактический премьер» Александр Кривошеин, - неудержимо катимся по наклонной плоскости - не только к военной, но и к внутренней катастрофе».

Революционная ситуация, для буржуазно-демократического переворота, сложилась уже к осени 1915 года. В этих условиях ключевым вопросом для оппозиции являлся выбор методов достижения своих целей: «возможен был двоякий переворот: путь дворцовый и революционный. Первый выход, - по словам ген. И. Данилова, - казался менее болезненным и менее кровавым». От революционного либералов предупреждал и французский посол М. Палеолог, который приводил слова «монархической оппозиции» времен революции 1848 г.: «Если бы мы знали, насколько тонки стены вулкана, мы бы не стремились вызвать извержение».

Лидеры либеральной оппозиции отлично осознавали эту опасность: «Дело оказалось бы чрезвычайно легким, - отмечал Александр Гучков, - если бы вопрос шел о том, чтобы поднять военное восстание…, но мы не желали касаться солдатских масс». «Мы, - пояснял Милюков, «надеялись предупредить стихийную революцию дворцовым переворотом с низложением царской четы».

На причину, по которой эти планы еще не были реализованы, указывал в 1915 г., видный кадет Василий Маклаков, образно сравнивая Россию с автомобилем, ведомым безумным шофером по узкой дороге над пропастью, когда всякая попытка овладеть его рулем закончится общей гибелью. Поэтому сведение счетов с шофером (Николаем II) откладывается «до того вожделенного времени, когда минует опасность».

Но основная проблема заключалась в том, что успех дворцового переворота зависел не столько от устранения Николая II, сколько от легитимизации переворота в глазах масс. В этих целях, задача думской оппозиции, по словам министра финансов П. Барка «сводилась к тому, чтобы атаку направить через голову правительства на личность самого монарха… Фронтальная атака была исключена. Намечалась длительная осада власти, которая требовала применения различных способов, в разных областях».

«Если против России с внешней стороны был выставлен общий фронт центральных держав, то такой имел союзника в лице нашей передовой интеллигенции, составившей общий внутренний фронт для осады власти в тылу, - подтверждал начальник петроградского жандармского отделения Глобачев, - Работа этого внутреннего врага велась методично в течение двух лет, причем использовались все неудачи, все ошибки и все явления последнего времени».

Сигалом к началу буржуазно- демократической революции в России стало знаменитое выступление Павла Милюкова в Государственной думе 1 ноября 1916 г., которое вошло в историю под своей заключительной фразой: «Что это - глупость или измена?» «Общественное мнение, - указывал на значение этой своей речи Павел Милюков, - единодушно признало её началом русской революции».

Время нашей лекции подошло к концу, а мы успели лишь очень кратко, очень сжато описать только одну из политэкономических тенденций, двигавших развитием России в то время. Но одной тенденции для того, чтобы произошло сколь-либо значимое историческое событие недостаточно.

Любое историческое событие происходит только при пересечении или совместном, взаимном, резонансном влиянии двух или более политэкономических тенденций. Это объективный закон. Без знания и понимания этих тенденций невозможно понять и русскую буржуазно-демократическую революцию.

Изучению политэкономических тенденций, двигавших развитием России в то время посвящены книги серии «Политэкономии истории»: Капитал Российской империи, Первая мировая война и Русская революция. Последняя книга, как уже следует из её названия, сконцентрирована на внешнем проявлении этих тенденций на коротком отрезке времени начала ХХ века, приведшем к Русской Революции 1917 года.