На первые дни ноября приходятся громкие торжественные даты: кто празднует День народного единства, кто День Казанской иконы Божией Матери, кто День Октябрьской революции, однако лишь единицы вспомнят, что 107 лет назад 1 ноября (правда по старому стилю) началась Русская либеральная революция, за которой стояли представители высших классов и сословий России, самые богатые и прогрессивные представители промышленности и торговли, цвет русской либеральной интеллигенции.
Настоящая 5-я лекция, продолжающая наше краткое знакомство с серией «Политэкономия истории», посвящена именно этой либеральной революции, ее причинам, целям, ее борьбе за власть. Эти вопросы актуальны и сегодня, поскольку силы и законы, двигающие развитием общества, остаются теми же, что были и сто лет назад, изменилась только форма их выражения.
Специфика моей деятельности привела к тому, что мне легче писать, чем говорить, поэтому качество самостоятельной озвучки собственных лекций, у меня далеко от уровня даже современных нейросетей. Кроме этого, многие с трудом воспринимают информацию на слух, я сам отношусь к числу этих людей. Поэтому для тех, кого не устраивают мои видеолекции или кто предпочитает воспринимать информацию визуально, я буду приводить их печатную версию.
Русская Либеральная Революция 1917 года
Обращение к истории этой революции носит не праздный, а вполне прагматичный характер, поскольку помогает понять, как объективные закономерности, двигающие развитием человеческого общества, так и особенности России, которые вносят в эти закономерности свои поправки. Настоящая лекция построена на очень кратком, сжатом изложении соответствующих глав сразу двух книг серии «Политэкономия истории»: Капитал Российской империи и Русская революция.
Начать же историю буржуазно-демократической революции в России 1917 года следует с определения ее основных движущих сил, которых было сразу три: и как не покажется странным, первую из них представляло помещичье дворянство.
Своему пробуждению эта сила обязана отмене крепостного права в 1861 году. Это «Великое освобождение» подтвердило неразрывную связь крепостнического и монархического принципов:
Манифест об «освобождении крестьян» еще не был подписан, а известный общественный деятель, славянофил Александр Кошелев уже предупреждал, что не пройдет и двух лет, до предъявления всеми губернскими дворянскими собраниями «петиции о правах». На деле не прошло и месяца, с провозглашения Манифеста о Великом освобождении, как помещики потребовали предоставления «дворянству конституционных прав и преимуществ, в виде вознаграждения за нарушение их прав на поземельную их собственность».
Остроту вопроса подчеркивала реакция на него начальника III отделения (политической полиции) и шефа жандармов князя Василия Долгорукова, который говоря о «конституции, как о неизбежном последствии эмансипационного дела», восклицал: Мы в безвыходном положении, что будем мы делать?» Мнистр внутренних Петр Валуев был настроен еще более пессимистично в 1862 году он записывал: «Мне порою приходит мысль: не погибли ли мы окончательно?»
В поисках выхода из тупика, Валуев указал, на необходимость занять умы образованных классов населения предоставлением им некоторого участия в местных делах, и на возможность исполнить это децентрализационным способом - насчет министерств, а не насчет самодержавной власти». «Взгляды Валуева в этом отношении не были оригинальны, - отмечал историк Пётр Зайончковский, - и полностью совпадали с воззрениями императрицы, заявившей..., что «она, как и многие другие, видит в земских учрежденияхсредство откупиться от «конституции»».
Решение о проведении Земской реформы было принято в 1864 г. Однако, отмечал С. Витте, «как всякая полумера, положение 1864 г. не удовлетворило и не оправдало своего назначения». Внешний вид сложившихся «отношений такой, - пояснял Витте, - с одной стороны, начальство правительственное все более подавляет начало земское, а с другой – земство стремится выйти из рамок, ему предоставленных, стать действительной властью, и принять участие в центральном управлении».
Активность земства резко возросла в последние годы жизни Александра II: «Можно почти с полной уверенностью сказать, - указывал на этот факт Витте, - что в эпоху 1881 г. ни для кого не было тайной или истиной, требующей доказательств, что дальнейшее развитие земской реформы 1864 г., есть неизбежный путь к конституции». Все нарастающая, упорная борьба с самодержавием перешла в активную фазу в 1904 году, с началом неудач России в войне с Японией, поколебавших незыблемый авторитет верховной власти:
Первая русская революция, по словам последнего дворцового коменданта Владимира Воейкова, началась не с рабочих или крестьянских выступлений, а с 6 ноября 1904 года, с даты, которую «можно считать штурмовым сигналом для активной работы общественных деятелей по захвату государственной власти, так как съехавшиеся в Москву представители земств в этот день приняли первую объединенную резолюцию с требованием политической свободы и народного представительства».
Дворянским «либералам, опиравшимся теперь на принятую (земским) съездом программу, удалось, - как отмечает американский историк Сеймур Беккер, - всего за несколько месяцев заручиться поддержкой значительной части провинциального дворянства. Поддержка пришла не только из земских организаций, но и, что особенно поразительно, от губернских дворянских собраний, которые традиционно привлекали более консервативных дворян, чем земство».
Во главе революционного движения 1905 года стояла либеральная аристократия, подтверждал Витте: «Дворянство несомненно, хотело ограничения государя, но хотело ограничить его для себя и управлять Россией вместе с ним… Кто, если преимущественно не дворянство, участвовало во всех съездах, так называемых земских и городских, требовавших конституцию, систематически подрывавших всякие действия царского правительства... К этому движению, - отмечал Витте, - пристала буржуазия, и в особенности торгово-промышленная. Морозовы и другие питали революцию своими миллионами».
Действительно буржуазия представляла собой вторую движущую силу русской буржуазно-демократической революции.
Хотя до начала ХХ века той буржуазии, которая на Западе являлась основным двигателем либеральных реформ, в России было не видно. Причина этого заключалась в том, пояснял историк Михаил Покровский, что «Через пять лет после освобождения крестьян «открылись новые пути к обогащению», в результате «буржуазный либерализм, казалось, так же «крепко умер», как в свое время император Павел. «Отеческое самодержавие» давало буржуазии все, что ей было нужно: Его лозунгом… было – обогащайтесь! Но чего же буржуазия, как класс, может другого требовать».
«Отсутствие оппозиционного настроения среди русских капиталистов совершенно понятно, - конкретизировал Михаил Покровский, - в этой, политической, области купец имел полное основание находить, что стражники и жандармы гораздо лучше оградят его «материальные и умственные интересы», нежели это мог бы сделать парламент», и поэтому «на протяжении всего XIX века, - в области народного хозяйства, крупный капитал был у нас политически консервативной силой». Россия здесь не была исключением, в ведущих европейских странах процесс созревания буржуазии так же протекал, под крылом абсолютизма.
В России этот процесс закончился к началу ХХ века. «В России теперь происходит то же, что случилось в своё время на Западе: - пояснял Витте, - она переходит к капиталистическому строю… Это мировой непреложный закон». Этот факт властно и непоколебимо подчеркивали различия в доходности капитала: в то время как доходы аристократических групп: рантье, землевладельцев, владельцев городских имуществ, снижались, доходы торгово-промышленной группы, наоборот, демонстрировали уверенный рост. Промышленный и торговый капитал становился основным двигателем экономического и социального развития России.
Переход к новой форме хозяйствования неизбежно требует и соответствующей смены формы политической власти — это объективный закон, поскольку каждая форма хозяйствования может существовать и развиваться только при условии господства соответствующей ей формы власти. Точно также, как при феодализме формой выражения власти родового дворянства является абсолютная монархия, так при капитализме - формой выражения власти Капитала выступает либеральная демократия. К началу ХХ века вопрос обретения власти стал для Капитала насущным и необходимым условием его дальнейшего развития.
«Дворянину и буржуа нельзя уже стало вместе оставаться на плечах народа: одному из них приходится уходить», - констатировал этот факт печатный орган крупного капитала газета «Утро России». Остроту вопроса отражали слова Ивана Солоневича, который говоря о консервативном дворянстве, заявлял: «Этот «сброд», проживавший свои последние, самые последние закладные, стоял на дороге Гучковым, Рябушинским, Стахеевым, Морозовым — людям, которые делали русское хозяйство, которые строили молодую русскую промышленность, которые умели работать и которые знали Россию. От их имени Гучков начал свой штурм власти».
В программе торгово-промышленного съезда, представлявшего богатейших промышленников России, в июле 1905 г. говорилось: «Русские торговцы и промышленники, не видя в существующем государственном порядке должной гарантии для своего имущества, для своей нормальной деятельности и даже для своей жизни, не могут не объединиться на политической программе, с целью содействовать установлению в России прочного правопорядка и спокойного течения гражданской и экономической жизни».
Однако в России, в отличие от Запада, буржуазия не смогла стать основной движущей силой буржуазной революции. Причина этого заключалась в том, что крайняя бедность России капиталами и жестко ограниченные естественные возможности его накопления, не позволяли сформироваться относительно многочисленным, зажиточным и самостоятельным высшим сословиям. Все «высшие сословия…, в России, - отмечал этот факт В. Ключевский, - представляли в численном отношении (лишь) маленькие неровности, чуть заметные нарывы на народном теле».
«Русская буржуазия численно слабая, - подтверждал этот факт один из богатейших людей России П. Рябушинский, - не в состоянии была выступить… регулирующей силой...». Ричард Пайпс назвал посвященную этой теме главу своей книги «Буржуазия, которой не было». «Нехватка денег была уже достаточной причиной, - пояснял он, - для задержки появления в России богатого класса, сравнимого с западной буржуазией». В виду малочисленности и слабости русской буржуазии, «на смену дворянства, как передового сословия, у нас, - отмечал Н. Бердяев, - пришла не буржуазия, не третье сословие, а разночинная интеллигенция, и именно она определила наше идейное развитие. Это явление, - отмечал Бердяев, - специфически русское».
Либеральная интеллигенция – действительно явилась третьей движущей силой русской буржуазно-демократической революции. Она была самой образованной и просвещенной частью российского общества. Рост ее влияния подтверждался впечатляющим, ростом доходов группы «живущих личным трудом», т.е. главным образом интеллигенции. За 1904-1909 гг. доход этой группы, на фоне резкого падения доходов рантье и землевладельцев, наоборот практически удвоился. По темпам роста доходов она в четыре раза опережала даже торгово-промышленную группу: если у капиталистов рост доходов 1904-1909 гг. в текущих ценах составил около 30%, то рост доходов группы «живущих личным трудом» за тоже время составил - почти130%!
В начале ХХ века либеральная интеллигенция создала свою партию - партию конституционных демократов, сокращенно кадетов. Своим лозунгом она провозгласила: «Борьбу за политическое освобождение России на началах демократизма». Целью партийной борьбы, ее лидер Павел Милюков определял, «стремление к победе и власти. В этом «душа партии»». Но что будет после победы?
На этот вопрос, один из лидеров партии Николай Гредескул отвечал полностью в революционном духе: «оставим в стороне «будущее»; предположим, что оно для нас, как и для них совершенно закрыто. Предоставим этому «будущему» самому произнести свой окончательный приговор… Обратимся всецело к настоящему…». В целом же кадеты полагали, что «русское освободительное движение даст России то же, что дали государствам Западной Европы их «великие» революции, т.е. «обновление» всей жизни, и «укрепление государственности», и «подъем народного хозяйства», - в этом мы, - заявлял Гредескул глубоко убеждены»».
Настроения либеральной интеллигенции передавало, в мае 1905 г. на I съезде Союза Союзов, воззвание ее лидера Павла Милюкова: «Мы должны действовать, как кто умеет и может по своим политическим убеждениям... Все средства теперь законны против страшной угрозы (катастрофы), заключающейся в самом факте дальнейшего существования настоящего правительства... мы говорим: всеми силами, всеми мерами добивайтесь немедленного устранения захватившей власть разбойничьей шайки и поставьте на ее место Учредительное собрание...».
Первой попыткой свершения буржуазно-демократической революции в России, стала революции 1905 г. С её началом, радикализм либеральных настроений в прессе раскалился до такой степени, что «Витте решил, что пресса сошла с ума». Председатель Комитета министров «поразился необузданности прессы, при существовании самого реакционного цензурного устава. Пресса начала разнуздываться еще со времени русско-японской войны; по мере наших поражений на востоке пресса все смелела и смелела. В последние же месяцы, она совсем разнуздалась, и не только либеральная, но и консервативная. Вся пресса обратилась в революционную, в том или другом направлении, но с тождественным мотивом «долой подлое и бездарное правительство, и существующий режим, доведший Россию до такого позора».
За конституцию выступали уже даже сами члены правительства: «Наш государственный строй нуждается в коренной реформе… Нам нужна конституция» - восклицал в 1905 г. товарищ министра финансов, управляющий Дворянским и Крестьянским банками, член Госсовета Николай Кутлер. Под давлением революции верховная власть была вынуждена пойти на уступки и на создание Государственной Думы. «Россия переросла форму существующего строя, - объяснял введения парламента Сергей Витте, - и стремится к строю правовому на основе гражданской свободы...».
Продолжените следует
Ссылки на первоисточники, всех приводимых в настоящей Лекции цитат и цифр, даны в книгах Капитал Российской империи и Русская револлюция. Серии Политэкономия истории. - М.: Алисторус 2022.
Комментарии (8)